куда? Главная Вверх часть2 глава 1 часть2 глава 2 часть2 глава 3 часть2 глава 4 часть2 глава 5 часть2 глава 6 часть2 глава 7 часть1 Заварное молоко Хранитель огня перейти

Всем, кто помнит Майка Науменко
и семидесятые годы,
посвящается эта книга…

Эта книга увидела свет благодаря неоценимой помощи
Андрея Любенецкого

 

У Состав и оформление АБРИС-КНИГА, 1993
У Обложка - художник Игорь Петровский

__________________________________________________________________________________________

В. Зорин

НЕЗАМКНУТЫЙ КРУГ

(рок-поэма)

Не вернувшимся из гастролей посвящается...

Часть 2

"Русский человек в дороге не
моется и, доехав до места
свинья свиньею, идет в баню..."
(А.С.Пушкин)

1. Мы сидели на берегу на нашей лавочке и смотрели на речку...
...Впервые за всю историю человеческой цивилизации.

Мы сидели на берегу на нашей лавочке и смотрели на речку. Поодаль стояла группа родственников и вглядывалась в горизонт в ожидании паруса.

Во избежание нового удара по нервам я предупредил их, что в наш полк прибывают двое новых офицеров, после чего родственники внутренне схватились за голову, но шока не испытали, так как, выражаясь поэтически, в свете грядущих неприятностей человек всегда надеется, что ничего неприятного в силу каких-нибудь новых обстоятельств не случится, и это спасает человека, являясь тем стоком, через который стекают последние капли, те, которые переполняют, выражаясь поэтически, бочки. Как круто я излагаю, однако!
Через некоторое время судно бросило якорь, и пассажиры сошли на берег. Родственники встретили, наконец, долгожданную дочь, а наша сборная, игравшая весь долгий период в меньшинстве, оказалась, наконец, в полном составе. Плоткин С. и Толик не успели еще толком сообразить, где здесь север, а где юг, как им было объявлено, что сегодня мы играем, жить негде, добро пожаловать, здесь холодно и сыро, и вообще, давайте деньги на банкет. В конце концов, когда мы немного успокоились, а приезжие начали немного соображать, где здесь север, а где юг, Володеньки уже не было, он был отправлен в магазин, а Толик осматривал свой сильно похудевший кошелек (мы сгоряча забрали почти все, что в нем было). Было видно, что Толик готов устроить большой марш протеста, но, сдерживаемый робостью приезжего, он ограничился междометиями и вздохами. После этого он осмотрел нас и задал совсем странный вопрос:
- А вы что, к о с ы е что ли? Ну, вы даете! Когда же это вы успели?
Мы с Майком посмотрели друг на друга и удивились откровенно странному языку пришельца, объяснив затем, что, мол, мы чересчур бодры сегодня, и это заметно со стороны.
- Не надо делать поспешных выводов, - сказали мы. - Вот поживете здесь с наше, денька три, сами все поймете.
Мы, как настоящие герои, еще не знали, что самое трудное уже позади, что, отмучавшись за всех, мы обеспечили миру безоблачное небо. Точнее, переменную облачность.
Миниатюрная веранда размером чуть больше купе вагона была забита нами, нашими вещами и моментально прокурена. Плоткин С. предложил тут же пойти дышать воздухом и собирать грибы, как и было запрограммировано, но мы замахали руками, затопали ногами и закричали, что-де какие могут быть грибы, когда - банкет! Банкет это-де наша добрая традиция, а добрые традиции надо поддерживать. А грибы пока подрастут. Да и куда они денутся? Это ведь не наша родная область, где грибы погибают исключительно насильственной смертью, успев познать только раннюю юность. Грибная пора в нашей геройской области это черное время для ее лесов. Это нашествие варваров. Это эпидемия холеры. Это налет саранчи или вражеской авиации. Это тактика выжженной земли. Это просто-таки геноцид. А что делать? От поездки в лес за грибами редко кто отказывается. И едят грибы даже несмотря, подчас, на жизненный риск, так как нет-нет, да кто-нибудь отравится. Или даже умрет от отравления, удивляясь самому себе...
Пришел Володенька и принес водку. Володенька явно перестарался, купив ее на в с е деньги, изъятые у Толика. Водки получилось так много, что даже мы с Майком сказали "О!". Я посмотрел на водку и впервые ощутил тревожное чувство. Мне показалось, что уже один вид ее вызывает в моем желудке судорожный протест. Даже, вроде как, затошнило. Ну и дела! В общем, банкета не получилось. Я торжественно поднял свою порцию, и в меня ударил известный всему миру аромат. Мне моментально сделалось так нехорошо, что на лбу выступил холодный пот, а челюсти, защищая доступ вовнутрь, плотно сомкнулись. Я поставил стаканчик на стол. Мне было обидно и противно одновременно. С Володенькой, казалось, происходило то же самое. Он проделал со своей водкой то же, что и я. Плоткин С. вообще отказался что-либо пить, объяснив причину отказа так, что никто ничего не понял.
Майк оказался железней всех. Было видно, что его тоже не шибко тянет на угощение, но он героически выпил, и тем самым отделался от грозящего комплекса. Однако, больше пробовать не стал. Толик заявил, что, вообще-то, он сюда приехал не отдыхать и трескать водку, а р а б о т а т ь, чтобы получить деньги, но, раз уж такое дело, так и быть, рюмочку он выпьет, но не больше.
- Ну, и банкет, - сказал Володенька.
- Хорошо погуляли, - сказал я. - А может, бутылка дефективная попалась? Давайте другую откроем и попробуем оттуда.
- Водка как водка, - сказал Толик раздраженно. - Вот вы мне объясните, какого хрена вы потратили столько денег и накупили столько водки? И никто не пьет! Эти не могут, эти не хотят...
- Ничего, - сказал Майк. - Выпьем!
- Вы же говорили, что нам сегодня играть, а сами...
- Ничего, - сказал Майк. - Поиграем и выпьем.
- Не выпьем сегодня - выпьем завтра! - сказал Володенька.
- Не пропадет, - сказал я, но в голосе моем не было той уверенности, какой хотелось бы.
- Все. Пошли за грибами, - сказал Плоткин С.
Толик в это время зачем-то учился на биолого-почвенном факультете ЛГУ им. т. Жданова, и поэтому по лесу он ходил очень сосредоточенный, ловя момент, чтобы применить свои знания на практике. Его практические занятия выливались в то, что он то и дело отправлял в свой пакет тот или иной гриб, являющийся по общему мнению обыкновенной поганкой. А так как все собранные грибы должны были готовиться в общей посудине, мы все дружно протестовали и призывали Толика прекратить эксперименты на живых людях и собирать только съедобные грибы. Толик сердился, ругался словом "дилетант", но пока подчинялся и поганки выбрасывал. После грибов мы отправились в клуб готовиться к представлению.
Поиграли мы на редкость хреново, но зато с чувством и с умным видом. Никто ничего не понял. Поняли лишь, что мы приехали в поселок им. Ж. не только затем, чтобы ходить в магазин и сдавать бутылки. И еще, потанцевав под нашу бодрую музыку, народ не знал, смеяться ему или плакать. На т. Пина наше выступление произвело, отчего-то, положительное впечатление. Он выразил глубокое сожаление по поводу того, что в его клубе такая хреновая аппаратура, и заверил, что через пару дней он нам устроит выступление в городе У., где, по его мнению, мы сможем развернуться.
- Так что, - сказал он, - готовьтесь. А теперь, - говорит, - получите, что заработали. Вы так хорошо играли, что мне не жаль расстаться с этими деньгами.
И выдал каждому где-то рублей по шесть.
- Это, говорит, 30% от сбора, больше дать не могу, потому что не имею права.
Мы расписались в получении.
- Это что же это такое?! - спросил Толик, когда мы отправились обратно. - Это как же понимать? Это куда же вы меня привезли? Тридцатник на пятерых! Вы мне что обещали? Вы мне обещали, что нас закидают бабками! Я сюда не грибы собирать приехал, а работать!
- А по-моему, здорово получилось, - сказал я. - То ничего не было, а то - бряк - и тридцатник! И дальше можно жить.
Все остальные поддержали меня и согласились, что тридцать рублей это, все-таки, не один рубль, причем почти что даром.
- Как? - вдруг сказал Толик. - Но позвольте... Разве мы не будем делить наши деньги?
- А зачем нам делить н а ш и деньги? - удивились мы.
- То есть как это зачем?.. А для чего мы сюда приехали?!
- Я в отпуске, - сказал Майк. - Я отдыхаю. Мне здесь по кайфу. А когда мне за это еще и башляют...
- А зачем делить деньги? - спросил Володенька. - Все равно тут на них можно купить только жратву и выпивку. Не будешь же ты покупать себе отдельно жратву и выпивку?
Володенька - хороший мальчик. Володенька умеет поддержать кайф.
- В самом деле, Толик, - сказал Плоткин С., - что ты будешь делать с этой своей пятерой?
- Да ну вас на фиг! - приблизительно так сказал Толик. - Делайте, что хотите, только это не заработки.
- А никто и не говорит, что это заработки, - сказал я. - Просто нам сегодня подарили тридцать рублей. Хотя могли бы подарить и больше.
- Все в порядке, - сказал Майк, - жить можно.
- А как насчет рыбы? - спросил Плоткин С. - не ловили?
- Какая там рыба... - сказал Володенька, и в его голосе послышались потусторонние низкие тона. - Тут не до рыбы было...
- А я, вообще, не торчу на рыбной ловле, - сказал Майк.
- Да не ловили мы ничего, - сказал я. - Витя перед отъездом, правда, сказал, что мы можем пойти к его папе, если захотим ловить. Папа даст все, что нужно. И еще у папы поставлен перемет на реке.
- Что поставлено?
- Ну, это такая проволока, от берега до берега, а к ней лески с крючками привязаны. Катайся вдоль перемета и собирай рыбу! Полный кайф!
Мы пришли на веранду. И мы были усталые, но довольные. Попробовали выпить водки, и опять ничего не вышло. У Майка вышло, а у нас с Володенькой нет. Это все нервы... Как это там поется? Ах да, "время стрессов и страстей", вот как поется. Куда ни плюнь, обязательно попадешь в неврастеника. Болезнь века. Комплекс на комплексе. Слаб стал человек. Пользуясь тем, что мы сидим за столом и культурно кушаем грибы (родственница для нас поджарила, пока мы играли), приведу пример из жизни. Вот как я заработал однажды комплекс под названием "боязнь высоты".
Это было не так давно. Ну, скажем, в 1975 году, летом. В то время в доме номер, скажем, 75 по проспекту не то К. Маркса, не то Ф. Энгельса жил-был мой одноклассник с редкой фамилией Шепталло. В одной из коммунальных квартир этого дома он снимал мизерную комнатку за не менее мизерную плату. Одно время я тоже жил в этой комнатке, и эту мизерную плату мы делили на двоих. Вскоре я перебрался в общагу, поближе к народу, и мой бывший одноклассник остался жить один. И зажил он неплохо. Даже купил себе подержанный телевизор. Этим самым летом тысяча девятьсот, скажем, семьдесят пятого года он надумал ехать в студенческий стройотряд, и я, узнав об этом, решил пожить в его комнате тихой семейной жизнью и отдохнуть немного от близости с народом. С этим я к нему и пришел. Я подарил ему апельсин, и он сказал, что я могу жить в его комнате сколько мне вздумается и даже первое время бесплатно. "Только, - сказал он, - я потерял ключ от входной двери". А квартира к этому времени по случаю теплого лета была почти пустой. Все были кто на дачах, кто в отпусках.
Жила в квартире только одна женщина, которая то ночевала дома, то не ночевала дома, и вообще было неизвестно, где был ее настоящий дом. Вела она себя чересчур тихо. И двери на звонки она открывала от случая к случаю. То откроет, а то не откроет. То ли она кого-то боялась, то ли у нее было плохо со слухом, не знаю, но суть не в этом, а в том, что в результате сложившейся ситуации в квартиру можно было попасть только двумя способами. Первый - звонить и ждать, пока откроют - почти безнадежный. Один шанс из ста, что откроют. Второй - из окна в окно по внешней стенке - почти стопроцентный. Девяносто девять шансов из ста, что попадешь домой. Почему девяносто девять? А потому, что эта самая женщина могла ни с того, ни с сего закрыть окно изнутри на задвижку и затем исчезнуть. Вот поэтому девяносто девять. А так сто. В коридоре этой коммунальной квартиры рядом с входной дверью было окно, выходящее во двор. Рядом с этой входной дверью, уже на лестничной площадке было тоже окно, выходящее на тот же двор. Между этими окнами было метра три, и их подоконники сообщались снаружи узеньким каменным выступом. Третий этаж "старофондовского" питерского дома.
- Вот, смотри, - сказал мне одноклассник. - Сейчас я покажу, как ты будешь попадать в квартиру.
Мы вышли на лестничную площадку, и он смело захлопнул дверь. Потом он открыл окно и, как был, в домашних шлепанцах залез на подоконник, бодро прогулялся по внешней стенке и через несколько секунд открыл дверь изнутри.
- Ух ты! - сказал я. - А ну, еще!
Он захлопнул дверь и проделал то же самое. Только на этот раз я следил за ним, высунувшись из окна. Он вылез наружу, повернулся спиной к пропасти, шагнул на выступ и, прижавшись к стенке и цепляясь за шероховатости, начал продвигаться к соседнему окну приставными шажками. Добравшись до окна, он пару раз стукнул по раме ногой. Окно открылось, и он очутился в коридоре. Все выглядело легко и изящно.
В общем, мой бывший одноклассник остригся наголо и уехал в стройотряд, а я стал жить в его комнате. Раза три-четыре я проникал в квартиру этим самым способом, и с каждым последующим разом этот способ мне нравился все меньше и меньше. Наконец, наступил роковой четвертый или пятый.
Я открыл окно, влез на подоконник, начал двигаться по выступу и вдруг ни с того ни с сего со страшной силой ощутил, какая пропасть находится подо мной. Я подумал, что вот возьму сейчас, разожму пальцы, например, и, так сказать, легким движением руки расшибусь об асфальт в плоское изображение. Я прямо-таки весь одеревенел от страха! Самое главное, что деваться было некуда. Стал я двигаться по этому дурацкому выступу, цепляясь за шероховатости. Медленно-медленно. Я год жизни шел по нему. Наконец, совсем деревянный, добрался до окна. Начал в соответствии с инструкциями постукивать ногой по раме. Стучу, стучу, а окно не открывается. Я сильнее стучу, а оно все равно не открывается. Потому как заперто изнутри на задвижку. Один шанс из ста, что его закроет изнутри на задвижку эта баба с больным слухом и манией преследования. И вот, пожалуйста, она его закрыла! Стою я, колочу ногой по раме и думаю о том, что мне пришел конец. Назад пути не было, условиями эксперимента это не было предусмотрено, а летать я не умел. Мне было очень страшно, и я решил, что придется бабахнуть ногой по стеклу. Мне показалось, что моя жизнь дороже всех имеющихся в СССР стекол и последствий самых крутых скандалов. И только я собрался с духом и приготовился выбить стекло, как с той стороны окна, в коридоре появилась эта самая баба! Женщина. Вот ведь зараза! Ведь я же звонил в дверь перед тем, как лезть на стенку! Стоит она, смотрит на меня через стекло, и на лице ее нет никакого выражения. Конечно, не каждый день можно увидеть человека с той стороны окна на третьем этаже. Вот она стоит и смотрит на меня. А я к ней обращаюсь очень вежливо. Добрый день, мол, откройте, ПОЖАЛУЙСТА, окно, будьте так любезны, а то я сейчас упаду и убьюсь насмерть. Дальше было, как во сне. Она медленно подошла, открыла окно, медленно повернулась и удалилась. И ни слова. Возможно, это была вовсе и не она, а какая-нибудь сила судьбы, принявшая вид этой бабы. Уж больно все странно вышло. Ведь не было же ее дома! Кстати, после этого я ее вообще никогда не видел.
Но дело не в этом, а в том, что воля моя уже была деформирована. И вот, на следующий день мне снова надо домой попасть. За дверью, как всегда, не реагируют на звонок. Открыл я окно, встал на подоконник и посмотрел вниз. Смотрю и вижу: далеко внизу бетонные плиты. А на них мужик стоит и смотрит на м е н я .
И тут со мной случилась прямо-таки галлюцинация. Я ясно представил себе, ч т о сейчас увидит этот мужик. Я увидел, как я выхожу на этот дурацкий выступ, делаю пару приставных шажков, срываюсь и лечу вниз, легко и стремительно. В общем, мужик этот оказался последней каплей. У меня подкосились ноги, я присел, или, вернее, стек обратно на лестничную площадку. И с тех пор встать, скажем, на табуретку, чтобы ввернуть лампочку в патрон - это у меня сопряжено с усилием на преодоление одеревенения в ногах. Вот так народ получает комплексы в век информации и алкоголя.
Ого! Я, кажется, увлекся. Мы уже давно покончили с грибами и готовимся к ночлегу. Дочь родственников уже успела сообщить радостную весть: в связи с потеплением международного климата и разрядкой, нас пускают на постой, и мы теперь можем спать на сеновале хоть до полного разоружения. И кушать з а с т о л о м на кухне. И вообще.
Плоткин С. тут же заявил, что вечно Вячеслав напридумывает проблемы, когда никаких проблем нет, и мы, вместо того, чтобы героически страдать в сарае под бушлатами, могли бы прекрасно выспаться на сеновале, а холодные времена проводить в трезвости и в тепле на кухне.
Заполночь все полезли на сеновал. На сеновале было темно и пятерым несколько тесно. Вот четверым - в самый раз. Этими четырьмя оказались: Майк, Володенька, Плоткин С. и Толик. И им было в самый раз. Пятым был я, так как влез на сеновал последним. Они покопошились и начали затихать. А я сижу у них в ногах, потому что мне нет места.
- Гады, - сказал я, - дайте мне лечь, я тоже спать хочу.
А они говорят, ложись, мол, нам не жалко, а сами и не шевелятся, только ногами дрыгают, как припадочные.
- Это есть свинство, - сказал я. - Я на этом сеновале еще в игрушки играл и забил здесь себе место лет десять-двенадцать назад! Двигайтесь, я вам все равно спать не дам!
А они уже засыпают, только Толик хихикает. И все ногами дрыгают, неврастеники.
- Ну и хрен с вами! - сказал я, лег прямо на их ноги и попытался заснуть. Но это оказалось все равно, что попытаться заснуть внутри рояля во время исполнения первого концерта для фортепиано с оркестром П.И. Чайковского. И отчего это люди, засыпая, так дрыгают ногами? Тогда я собрал последние силы и под раскаты разнообразных междометий и стонов овладел-таки ничтожным пространством между стеной и еще кем-то. Было тепло и сухо. Впервые за всю историю человеческой цивилизации.

* * *

2. Мы набрали столько грибов...
...Все, как в жизни.

Мы набрали столько грибов, что хватило бы на обед-ужин целой рабочей династии. По дороге срезали несколько можжевеловых веточек. Эти веточки с ягодами поместили в бутылку с водкой, чтобы хоть как-то облегчить страдания. Бутылку, ставшую похожей на консервированную новогоднюю елку, поставили в темное прохладное место настаиваться. А сами направились на любимый склон порепетировать перед поездкой в город У.
Вот сидим мы и репетируем. Володенька на скрипке пилит. И так он старался, что все птицы окрест замолкли, пораженные неслыханными доселе звуками, а из лесу вышел мужик. Он был похож на разбуженного медведя.
- А?.. - спросил он и осмотрел каждого из нас по отдельности. - А... - сказал он, увидев Володеньку со скрипкой, и понимающе кивнул. - А я и думаю, кто это на гармошке играет?..
Потом он крякнул и удалился.
- А почему гармошка? - спросил Толик. - При чем тут гармошка?
- Это у Володеньки надо спросить, - сказал я, - почему он на гармошке играет, а не на скрипке.
- Ничего, - сказал Плоткин С., - зато Володенька из лука умеет стрелять, а это вам не на скрипке играть, тут головой думать надо! И, кстати, кто мне скажет, зачем Володенька лук сюда привез?
- Да, - сказал Володенька, - где обещанные утки? Все грибы да грибы...
- А почему лук? - спросил Толик. - А при чем тут лук? Давайте репетировать! Мы для чего сюда приехали?
- А ты, что, играть разве сюда приехал? - спросили мы, и от такой наглости Толик замолчал и завздыхал.
- Ну, что, - сказал Володенька, предвидя конец своим мучениям. - Пойдем за луком, что ли?
- В соседних кур будем стрелять? - спросил Майк.
- А что, - сказал Плоткин С., - почему бы и нет?
- Мужики, вы что, серьезно?! - заволновался Толик. - И зачем я сюда приехал?!
- Зачем кур? - сказал я. - Как это там у них в спорте? Главное - участвовать. Пойдем в лес, там разберемся.
- Да в кого там стрелять? - спросил Володенька. - В дятлов, что ли?
- А что, едят ведь жаворонков... Зажарим какую-нибудь птичку.
- А если мимо? У меня всего пять стрел. Где тут возьмешь спортивные стрелы?
- Так ты же мастер спорта! Ты со ста метров должен в яблоко попадать.
- То яблоко, - сказал Володенька грустно, - а то птичка...
Надо еще добавить, что к этому времени к нам снова подошел тот самый мужик, что из лесу вышел. Он так расчувствовался, что решил подарить нам самое дорогое, свои пустые бутылки... Вот что делает с народом волшебная сила искусства, выражаясь поэтически!
На веранде обнаружилась катушка от спиннинга, полная лески. Решили, что привяжем леску к стреле, и когда Володенька промажет, стрелу по леске и найдем.
- А интересно, разрешена ли сейчас охота или не разрешена? - спросил Володенька.
После обсуждения было решено, что нас это не должно касаться и, вообще, видел ли где Володенька объявление о том, что охота с луком запрещена? В общем, вооружились мы, и, обнажив оружие, отправились в лес.
И уже в который раз мирные жители попрятались в избах и закрыли ставни.
Мы долго ходили по лесу, задрав головы, в поисках птичек. Птичек не было. Было тихо и грустно. Особенно грустно было Володеньке.
- И зачем я тащил сюда лук?.. - сказал он.
- Надо было предупредить, что он таких размеров, - сказал я. - Если бы мне э т о показали и не сказали, что это лук, я бы ни за что не догадался, что это лук. Это скорее ружье. С двумя прикладами. И без ствола...
Походили по лесу. Пособирали грибы и пустые бутылки. Вышли на берег. Володенька пострелял в веточку. Толик пострелял в веточку. Побрели домой.
И вдруг чей-то внутренний голос произнес слова, да так громко, что все услышали:
- А не поиграть ли нам в картишки?..
И все замерли, прислушиваясь. К новым мыслям всегда надо сначала прислушаться. Но не успели мы прислушаться как следует, как с небес раздался Голос. Не громкий и не тихий, не мужской и не женский. Голос спросил:
- А не поиграть ли вам в п р е ф?
Майк, Володенька и я замерли, пораженные. Плоткин С. посмотрел на нас и тоже замер. Один Толик шел дальше, он не слышал Голоса с небес.
- А-а-а!!! - Закричали Майк, Володенька и я и ударились оземь. - Эй, где же ты р а н ь ш е был?! Как же это не пришло в наши пьяные головы еще тогда, на заре цивилизации? Преф!!! А-а-а!
- Что ж, - сказал Плоткин С. - Идея не дурна. Это лучше, чем запрещенная охота на дятлов. Только с кем играть, с вами, что ли?
- Спокойно, - сказал Майк.
- А почему преферанс? - спросил Толик. - А при чем тут преферанс? Что это такое?
- Преферанс, - сказали мы, - это... это... Ну, это... Это мизер, перебитый десятерней! Вот что это такое! А ты разве не знал?
- Нет, - сказал Толик. - Я не умею играть в преферанс.
- Сейчас мы тебя научим, - сказали мы. - Ты не расстраивайся. Будешь для начала с кем-нибудь на одной лапе сидеть.
- А при чем тут лапа? - спросил Толик.

Карты мы нашли на веранде, в ящике стола. Тут же и отправились на наш склон к пеньку.
- Смотри, Толик, - сказали мы, рассевшись, - главное, взять столько взяток, сколько заказываешь, и...
- А это как? Крыть, что ли? А шестерка туза берет?
Так для Толика началось, выражаясь поэтически, черное время. Но он еще не знал, что нас уже ничто не остановит, и прилагал все усилия, чтобы не быть выброшенным за борт набегающей одинокой волной. Он старался! Старались и мы. Но из общих этих стараний ничего не вышло. Это оказалось все равно, что накормить сытого или напоить непьющего. Можно, конечно, и накормить сытого и напоить непьющего, но что получится? Отрыжка получится, выражаясь совсем не поэтически. Что с Толиком и случилось. И волна накатила, и подняла его, и выкатила на унылый пустой берег. Через несколько часов мы превратились в сильно занятых взрослых дядей, а Толик в скучающего ребенка, которому эти самые дяди говорят: "уйди отсюда, мальчик, не мешай", а мальчик все бегает вокруг и дергает дядей за рукав, то одного, то другого, и все говорит: "дядя, дядя, мне скучно, поиграй со мной", а дядя механически отвечает "сейчас, сейчас" - и тут же забывает об этом, так как дядя сейчас занят серьезной научной проблемой, решает мировые вопросы, сеет и жнет, планирует и выполняет, падает и поднимается, или опускается и поднимает других...
И вообще, кто виноват, что Толик оказался сытым и непьющим? Первый вечер он г е р о и ч е с к и выдержал. Почему героически? А вот прочтите о т в л е ч е н н о, что Толик слушал в течение вечерних, ночных и утренних последующих часов, сидя на кушетке на веранде, и вам станет ясно, почему Толик - герой.

- Покрутили?
- Как будем, по полкопеечки?
- По полкопеечки. Символически.
- Ни фига, не символически!
- Разберемся.
- Эх, да раздавай!
- И, кстати, за обсдачу - два в гору.
- И в морду тоже. Будем в морду кидать?
- Будем, будем! Любимое занятие.
- Ваше слово, товарищ маузер!
- А ты наливай пока.
- Раз.
- Раз...
- Он "раз" сказал? Ты "раз" сказал?
- Раз.
- Два.
- Два... Ты "два" сказал?
- Два.
- Пас.
- Здесь.
- Играй.
- А что там? А-а?
- На раз в приход.
- Кури больше, партнер дуреет...
- Шесть бубей!
- Кто играет шест бубен...
- Вист.
- Пас.
- Чей ход? Его ход ?
- Кто сдавал?
- Я сдавал, его ход.
- Кидай.
- Ложись.
- Так... Без лапы.
- А ты давай, кидай!
- Так. Четыре-четыре. И одна...
- Своя!
- Какая своя!
- Тут четыре?
- Четыре.
- И тут по одной.
- Третья дама, что ли?
- Расклад...
- Покажи!
- Ни фига! Покрутим.
- Ну, на, смотри! Мои? И это. А это ваше.
- Везет дуракам.
- Кто пишет? Запиши два.
- И вистики.
- Кто, ты вистовал?
- Я.
- Ну, сам и пиши.
- Наливай.
- Сначала сдай, потом закуривай!
- Кто сдавал? Ты сдавал?
- Я сдавал. Он сдает.
- Наливай!
- Да куда спешить? Не хватит...
- Не выключай.
- Раскурились...
- Партнер уже дуреет!
- Ваше слово...
- Скажу-ка я... пас!
- Двое нас.
- Хе-хе!
- Два паса, в прикупе...
- Колбаса.
- Хрен с вами, беру на раз.
- А ну... ОГО!
- …………!!!
- На раз в приход, хе-хе!
- Ух... И как ЭТО люди пьют?
- Не нравится - не пей!
- Обязаловка, господа!
- Так скромно?
- Кидай, чего там...
- Под игрока...
- Так.
- Эх...
- Одного нет.
- Вячеслав, ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?
- Спасибо, Вячеслав!
- Ладно, мы за мир!
- Все, своя! Хе-хе! Я был без лапы!
- С таким прикупом?
- Сами пасовали! Ты бы видел, что у меня было!
- Все, Вячеславу больше не наливаем!
- Спокойно, я вам сейчас...
- Дядя, дядя, я гулять хочу.
- Уйди отсюда, мальчик, не мешай!

…И через два часа:
- Семь первых.
- Вторых.
- Третьих.
- Ну, вы нахал!
- Пас?
- На, бери!
- А-а-а!
- О-о-о!
- Володенька, ты хороший человек, но запиши себе два в гору.
- В морду?
- В морду!
- А что, для мизера - ничего.
- Семь третьих.
- Вист.
- Пас.
- Ляжем?
- Наш ход?
- Ваш ход.
- Давай, ложись.
- Так... Пять-пять. Да во пикях...
- Две.
- Две? А почему две?
- Так... И тут марьяж.
- Согласны? Своя?
- Ни фига... Без лапы человек.
- А иди ты на...!
- Да? Он без лапы? Ты согласен?
- Крути!
- Ну и сволочи вы, ребята! (Толик)
- Толик, ну иди, посиди на лапе...
- А ну вас!..
- Что, вышел? Кидай!
- Не свети.
- Ладно, без одной.
- Давно бы так.
- Наливай.
- Сдавай.
- Не выключай!

... И еще через два часа:
- Вячеслав! Кто так играет?!
- Это Вячеслав так играет.
- А тебя зато недавно на ... послали.
- Ха-ха-ха! Вячеслав, с меня 10 копеек, как приедем.
- Сдавай.
- А на что ты закладывался?
- Ну, как... Вот тут... Вроде как.. того.
- Ясно. Запиши ему два в гору.
- С огромным удовольствием!
- Так...
- Что это?..
- Да. Что это тут?
- О…
- ОБСДАЧА!
- А-а-а!
- О-о-о!
- У-у-у!
- В гору ему!
- У нас все кончилось?
- Да. Моторов тут нет.
- А у дяди?
- И у дяди.
- Пересдавай.
- Смотрите, Толик спит.
- Толик, ты спишь?
- Как же! Уснешь тут! Сволочи вы.
- Нет, не спит.
- А зря.
- Все, я пошел на сеновал. Мы завтра будем репетировать?
- А? Непременно. Раз.
- Два.
- Три!
- Опять он...
- Ладно, пас. Шутка.
- Восемь первых.
- А, ну так бы и сказал. Бери.
- ПАДАЮ!
- Падаешь?
- Он падает? Ты падаешь?
- Падаю!
- Диктуй.
…………………….
…………………….

- Семь первых.
- Вторых.
- Третьих.
- Играй.
- Восемь первых.
- Пас.
- Вист.
- Играй.
- Своя.
- Согласен.
…………………..
…………………..

- Восемь первых.
- Вторых.
- Третьих.
- Играй.
……………………….
……………………….

- Падаю.
- Диктуй.
- Везет дуракам!
- Вот пуля пролетела, и товарищ мой упал!.. 20 копеек, как приедем.
Часов через шесть-восемь, когда в головах у всех зазвучали колокола, а в глазах появился не совсем здоровый блеск, мы наконец насытились.
Листочек бумаги, утративший свою невинность с тех пор, как на нем была начертана пуля, пестрел цифрами, колесами и кое-где зубами.
Все на него уставились.
- Ну, - сказал Володенька, - сколько мне должны?
- А почему тебе? А может и мне?
- А кто умеет считать? Ты умеешь?
- Ну, я... Как сказать... А ты?
- И я вроде когда-то видел.
Выяснилось, что никто не умеет толком считать пулю, несмотря на то, что двое из нас готовились стать математиками.
- И чему вас только там учат? - сказали по этому поводу необразованные я и Майк.
В конце концов кое-как произвели подсчеты, и, хотя выяснилось, что проигравшие проиграли несколько меньше, чем выиграли выигравшие, никто духом не упал.
- Приблизительно верно, - сказал Плоткин С., - сойдет.
На том и порешили.

Ночью, то есть уже не ночью, мне снились пики, крести, черви и буби. Тузы тузили вальтов, дамы визжали и были третьими, фоски ругались неприличными словами, короли собирали моховики и жарили их на свином жире. Все как в жизни.

* * *

3. Родственники давно уже встали...
...Спокойной ночи, товарищи!

Родственники давно уже встали. И даже успели отобедать. Нас не трогали и ничему уже не удивлялись, с героическим терпением ожидая конца нашествия марсиан. То была короткая пора мирного сосуществования.
Пробудившись, мы отправились в столовую, которую с немалым удивлением обнаружили около магазинов. Местные жители с нами здоровались, приветливо махали руками из огородов. Бабки констатировали: во, в магазин пошли! - и спешили подвести ходики. Все шло своим порядком.

- Вот какие столовые будут в светлом будущем! - сказал я, когда мы стояли перед ценником. - А?! Котлеты с гарниром - 20 копеек! Суп - 17 копеек полная порция!
- Чего мы раньше мучались? - спросил Володенька.
- Да вы вообще придурки, - сказал Плоткин С. - Йоги недорезанные.
- Давайте хавать, - предложил Майк.
- Что будем брать?
Решили, что котлеты.
- А мне блинчики с мясом, - сказал Толик.
Из первого решили есть щи.
- А мне солянку, - сказал Толик.
- А пить что будем?
- Чай, чай!
- А мне два стакана, - сказал Толик. - И хлеба побольше. Пять кусков мне.
Я заметил, что Майк хотел что-то спросить, но затем решил отложить свой вопрос на потом.
- Ладно, возьми и мне котлеты, - сказал Толик Плоткину С. - И блинчики. Котлеты и блинчики.
Майк опять хотел что-то спросить, но не спросил.

- Мужики... - проговорил Володенька, когда мы сидели за столом и доедали щи. - Мужики... - От волнения он задыхался. - Котлеты... с мясом!
- Как?! - вскричали мы. - Не может быть!
- Я попробовал! С мясом!
Мы поспешно откусили по кусочку от своих котлет. Потом мы посмотрели по сторонам. Люди спокойно ели и ничему не удивлялись.
- А?! - сказал я. - Вот такие котлеты и будут есть в светлом будущем! А вы сюда ехать не хотели! Где бы вы еще попробовали котлет с мясом?
После огромной порции солянки и котлет Толик уже не ел, а работал. Эта работа заключалась в поедании блинчиков с мясом. И он их съел, хотя я до самого конца не верил, что он их одолеет. А он одолел. И два стакана чая выпил. И хлебом закусил.

- Ну, это же совсем другое дело! - сказал Майк, когда мы вышли из столовой.
- Да, - сказал Плоткин С. - А то грибы-то оно, конечно, хорошо...
- Можно еще и рыбки половить, - сказал я.
- Можно, - сказал Плоткин С. - Ну, ее в задницу, эту музыку! Давайте отдыхать, как все люди. Рыбы наловим, уху сварим.
- Ловите себе, - сказал Майк, - а я не люблю рыбу ловить.
- А ты, Володенька, будешь?
- Буду.
- А ты, Толик?
- Мужики, давайте репетировать! Облажаемся! Работать надо.
- Я не облажаюсь, - сказал Майк. - Впрочем, можно и порепетировать.
- Не облажаемся, - вдруг заявил Володенька, за что был похлопан по плечу.
Толик вдруг остановился. Все тоже остановились.
- Там мороженое продается, - сказал Толик. - Я мороженого хочу.
- Да ладно тебе, - сказали мы ему. - Далеко возвращаться. Потом купим.
Мы уже пошли было дальше, но Толик остался на месте.
- Нет, - сказал он, - я сейчас хочу. И пряники там продаются. Я и пряников хочу.
- Толик, - заговорили мы, - ну, мы ведь только похавали. Да и деньги надо бы поэкономить.
- А на бутылку, небось, сразу найдется!
- Ну, так ведь это...
- Дайте мне денег, - сказал Толик. - Я пойду назад. Я х о ч у мороженого и пряников.
Плоткин С., у которого хранились все деньги, полез в кошелек и вручил Толику рубль. Толик немедленно отправился обратно.
Тут Майк, наконец, задал свой вопрос.
- Скажите мне, - сказал он, - ваш Толик - мудак?
Мы долго шли молча, и мне сделалось ужасно смешно, что вот идем мы и долго и сосредоточенно думаем, мудак Толик или нет.
- Да как тебе сказать, - заговорил первым добрый Володенька. - Нет, вроде...
- Ну он... - сказал Плоткин С. - вроде как и... А вроде как и...
- Трудно ответить, - сказал я. - Сложный вопрос.
- А мне кажется, - сказал Майк, - что так оно и есть. Впрочем, это ваши трудности, как любит выражаться товарищ Плоткин.
- Ну, человек он такой, - сказал Плоткин С., он учился когда-то с Толиком в одном классе. - Трудная жизнь, суровое детство...
- Тем более непонятно, - сказал Майк. - И зачем так много жрать?
- Что ты пристал к человеку? - спросил добрый Володенька. - Хочется ему, вот он и ест. Жалко что ли?
- Жалко! -сказал Майк. - Деньги-то общие. Давайте тогда отдадим ему его файв, сам просил.
- Ладно, он и так несчастный, - сказал Плоткин С.
- Это все из-за префа, - сказал я.
- Хо! А кто виноват? Любой бы уже давно въехал.
- Такой человек, - сказал Плоткин С. - С кем не бывает. Это его трудности.
- Разве что на бас-гитаре он играет вроде бы ничего, - сказал Майк, - а в остальном он, все-таки, мудак.

Около дома родственников мы разделились. Майк отправился на веранду, а мы пошли к витиному дому.
Витин папа извлек из сарая длинное удилище с леской и повел нас к реке. Там мы сели в лодку и отправились смотреть, что это за штука такая - перемет.
В нужном месте витин папа направил лодку к берегу и указал на колышек, к которому была прикреплена толстая стальная проволока, уходящая под воду в направлении к противоположному дальнему берегу. Река в этом месте была широка, глубока и, как выяснилось скоро, сильна.
- Вот, - сказал витин папа. - Это перемет. Знаете?
- Мы знаем, - сказали мы. - Мы слыхали...
- А, - сказал он и чему-то ухмыльнулся. - Ну вот, надо ее подцепить вот здесь, пока мелко, и перебирать вдоль, да червяков цеплять, где нет, да не упустить проволоку, а не то возвращаться будете... Или помочь?
- Нет, спасибо, - сказали мы. - Мы все поняли, вы не беспокойтесь.
- Ну, да, - сказал он, - я и говорю, пару раз пройдетесь, приспособитесь... Вот, червяки-то, тут.
И он сошел на берег, оставив нас на предстоящий позор.
Надо сказать заранее, что это была наша первая и последняя рыбалка. А еще говорят, что попытка не пытка...
Началось все очень даже прилично. Володенька, как спортсмен, сел за весла, мы подцепили у берега проволоку, ухватились за нее и, медленно перебирая, начали продвигаться к середине реки. Как дошли до первой лески с крючком, тут и началось...
Дело в том, что у этой речки обнаружилось страшное течение, словно исток ее находился на вершине Эльбруса, стоящего неподалеку. Хоть бы предупредили.
В общем, держу я перемет в руке, Плоткин С. червяка из банки выковыривает, Володенька весла сушит, а лодку натурально и весьма охотно сносит течением, а перемет отпустить я не могу, потому как под нами глубоко, и его уже не достать.
Проволока режет руки, натягивается, лодка из-под меня уходит, а бороться одной левой я не в силах.
- Володенька!!! - кричу. - Черт тебя дери! Подгребай! Сейчас упаду!!!
- Да куда ты гребешь?! - орет Плоткин С., оценив ситуацию. - Ах, трам-та-ра-рам!!!
- Упаду! - кричу я. - За кого меня здесь держат?!
Тут Володенька напрягается изо всех сил.
- Трам-та-ра-рам!!! - кричит Плоткин С., едва успевая нырнуть под проволоку, что я уже успел сделать. - Потише!
Тут Володенька перестает грести, и нас опять сносит, мы опять ныряем под проволоку и уже вдвоем держим натянувшуюся струну из последних сил, при этом дурацкий крючок с червяком, которого Плоткин С. успел, все же, насадить, цепляется мне за рукав, и это уже совсем хреново, потому что уже тем более нельзя разжать пальцы. Еще один крючок впивается в борт лодки.
- Греби!!! - кричим мы страшными голосами. - Не греби!!! Куда?! Сюда давай! Ах, трам-та-ра-ра-рам! Стой! А-а-а-а-а!!!
Лодка под володенькиным управлением то ныряет под проволоку, то улетает от нее, то начинает вертеться.
Рыба, если она и была до этого в речке, после учиненных нами криков и ругани поспешила унести свои плавники от греха подальше, плюнув на всех наших червяков.
И все же мы какими-то нечеловеческими усилиями прошли дальше середины реки и там сдались. Проклиная такой способ рыбной ловли, мы, не без торжественности и с междометиями, бросили эту проклятую проволоку с крючками и лесками и, обессиленные и опозоренные, уселись на скамеечку перед обессиленным и опозоренным Володенькой.
Перемет исчез в глубине.
- Ну тебя, Вячеслав, с твоим кретинским переметом! - сказал Плоткин С. - Нет, чтобы, как все люди, на удочку...
- А хорошо без перемета, - сказал я. - Спокойно, тихо.
- И не грести можно, - сказал Володенька. - И не орет никто.
- Давай в камыши, там закинем.
Часа через полтора стало ясно, что ухи нам не видать, как своих ушей. Мы с позором сошли на берег и предпочитали долго не вспоминать о сорванном мероприятии.

На веранде царила творческая атмосфера. Толик готовился в художники и что-то рисовал. Майк сочинял очередной текст.
- Вячеслав, - сказал он, когда мы вошли. - Щами...
- Чем? - спросил я. - Кого?
- Надо слово вставить. "Как вкусно пахнет - хм-хм - щами".
Все принюхались.
- Вроде щами, - сказал я.
- Где-то щами, - сказал Володенька.
- Как-то щами, - сказал Плоткин С.
Толик отложил занятие и задумался.
- Очень щами, - сказал я.
- Не поймут, - скандал Плоткин С.
- Пакля, рвакля, шмакля, гакля, - сказал Володенька.
- Это хит, - сказал Майк. - Я хит придумал.
- Видно щами, - сказал я.
- Видно, пахнет... Нет.
- Кашей, запятая, щами, - сказал я.
- Каша не пахнет, - сказал Толик.
- Если подгорит, то пахнет, - сказал Володенька.
- Хреном, щами, - сказал Плоткин С.
- Пожалуй, вставлю "вроде", - сказал Майк и взялся за ручку.
- Явно щами, - обьявил Толик.
- О! - сказал Майк. - Толик, ты гигант мысли! "Явно щами". О'кей, слушайте.

- Ну что, может быть распишем? - предложил Плоткин С., после того как Майк исполнил свое новое произведение.
- Самое время, - согласился Володенька.
- Мужики! - закричал Толик. - Да вы что?! Мы же в городе У. играем сегодня! Давайте репетировать!
- Да, ну... - заныли мы. - Чего там репетировать? И так все ясно.
- Может быть, того?.. - спросил Володенька. - И закусим.
- Явно щами.
- Володенька, я тебя не узнаю, - сказал Толик. - В кого ты тут превратился?
- Я сам себя не узнаю, - сказал Володенька.
- Да что-то не хочется, - сказал Майк.
- Я не буду, - сказал я честно.
- И я не буду, - сказал Плоткин С.
- Теперь я этих не узнаю, - сказал Толик.
- А давайте, в самом деле, пулю распишем, - сказал Майк. - Хоть до двадцати.
- Охренели вы со своими картами, - сказал Толик в отчаянии.
- Это точно, - согласились мы.
Но до пули дело не дошло, так как к дому подкатил автобус, и нам объявили, что ехать подано.
- Кстати, - сказал т.Пин, - я не знал, как о вас давать объявление. "Капитальный Ремонт" или "Аквариум"?
- Что?! - закричал Майк. - Причем тут "Аквариум"?!
- "Аквариум"! - закричали мы. - Даешь! Ха-ха-ха!
- Что... Я что-нибудь не так?.. - смутился т.Пин.

Шум и трезвый дебош на сцене танцплощадки города У. (той самой!) удался на славу. Собравшаяся толпа была довольна неожиданным сюрпризом, свистела, кричала и на все была согласна. Даже Толик не выдержал и решил не ударить лицом в грязь.
Играем мы что-то такое развеселое, и я вижу, что Майк желает мне что-то сообщить. Я подпрыгнул к нему, и он проорал мне в ухо: "Вячеслав! Посмотри на Толика!"
Я оглянулся и не поверил своим глазам. Толик не стоял на месте, как обычно, а производил какие-то очень удивительные движения. Одна нога у него была впереди, а другая позади, и он поочередно ими тяжело топал по сцене и раскачивался вперед-назад, вперед-назад, и лицо его при этом было чрезвычайно серьезным.
- Ого! - крикнул я Майку и попал в микрофон.
- Ого-о-о-о! - согласились на площадке.
- Похож на бульдозер! - крикнул Майк.
И в самом деле, что-то такое от бульдозера в Толике в этот момент было. Впечатление усиливали огромные ботинки на толстой подошве.
В одиннадцатом часу все кончилось.
У сцены возник т.Пин.
- Ну! - сказал он. - Все хорошо! Да мы... Да я вам... Гастроль! В Париж! В Лондон! Или даже в Вологду! Все. Едем в Вологду. Потом в Париж.
По дороге обратно, в глухом лесу, водитель вдруг остановил автобус и включил свет в салоне. Т. Пин желал провести собрание. Для начала он одарил всех деньгами. Рублей этак по 12 (двенадцать) на брата, таким образом, в нашей кассе прибавилось рублей этак 60 (шестьдесят), чему мы, безусловно, были рады, так как нашей фирме грозил очередной финансовый кризис.
После вступительной речи т. Пин перешел к повестке дня (точнее ночи) и извлек из своего портфеля бутылку водки, что вызвало овации в зале.
Стакан был один.
Я с ужасом ждал своей очереди. И когда она подошла, я собрал все силы, зажмурился, закупорился и выкушал мерзкую жидкость, проглотив затем помидор, появившийся из того же портфеля.
К огромному нашему удивлению водитель тоже спокойно угостился водкой, а затем, как ни в чем ни бывало, сел за руль, и мы поехали дальше.

Через несколько дней в газете "Вперед" появилась небольшая статья. В начале этой статьи все было нормально. Что-то такое про культурные обмены в районе и пр. Когда очередь дошла до поселка им. Ж., стало весело. Мы прочитали:
"... такого-то августа представители дома культуры поселка им. Ж. посетили город У. ВИА "Вечерние ритмы" (это мы, стало быть) под руководством завклубом т. Пина провел танцевальный вечер. Со сцены л и л и с ь (как может течь куча металлолома) песни советских (мы с Майком) и зарубежных (М.Джеггер, Д.Леннон, Ч.Верри, М.Болан) авторов."

Но это было через несколько дней, а пока ВИА "Вечерние ритмы" усаживался за стол и расчерчивал пулю. Толик (бас-гитара) поочередно дергал всех за рукав, но...
- Кто сдавал? Ты сдавал?
- Он сдавал.
- Я сдавал.
…………………………

Спокойной ночи, товарищи.

* * *

4. Новый день начался так же, как и прошлый...
...Местной, а потому - солнечной.

Новый день начался так же, как прошлый: утро в два часа дня и обед в столовой.
Первым культурным мероприятием по плану был сбор грибов и бутылок.
Грибов мы нарвали, как обычно, что-то около ведра и уселись их чистить и мыть на улочке у дома. Сидим и чистим. И, помнится, ругаемся с Толиком. Толик снова взялся за свои биологические эксперименты и на этот раз, проявив настойчивость, нарвал-таки поганок и даже попытался угостить ими нас на ужин, подложив эти грибы ко всем остальным. Мы все дружно заорали, что еще в своем уме и желаем побыть в нем подольше, а Толик рассердился и стал собирать грибы отдельно. Теперь он их отдельно чистил и мыл. Мы ему, не переставая, напоминали о том, что жизнь хороша и жить хорошо, о семье и детях, о нас, наконец, то есть о том, что он нам прикажет с ним делать, когда он отравится, а все к тому и идет. Каждый вспомнил по два-три случая из истории человечества об отравлении грибами, но Толик уперся; выражаясь поэтически, как баран, и все твердил: "Это грибы "зонтики", а вы кретины".
- Тебе что, будет легче, если ты будешь знать, что отравился "зонтиками", а не бледными поганками? - спросили мы.
- Это съедобные грибы, - сказал Толик. - Я читал и видел на картинке.
Мы заорали, что тоже грамотные, книжки читаем, но ни разу поганок среди съедобных грибов не видели.
- Ну и не ешьте, - сказал Толик. - Я вас не заставляю. А я съем!
- Нам еще играть. Ты о нас подумал?
- Отстаньте от меня! Я их пожарю отдельно. Я вам всем докажу!
- Толик, - сказал Плоткин С., - честное пионерское, мы верим, что это замечательные и съедобные грибы! Верим?
- Верим!
- Только ты их не ешь, останься человеком, а?
- Съем!
Тут рядом с нами раздалось бульканье и бормотание. Мы подняли головы и увидели смертельно пьяного инопланетянина. Он смотрел на нас своими инопланетными прозрачными глазами, качаясь во все стороны света, и говорил уже, видимо, давно и не переставая.
Минуты три мы его внимательно слушали, но не поняли абсолютно ничего, хотя существо отчаянно жестикулировало.
- О чем это он? - спросил Володенька.
- Физкульт-привет, товарищ! - сказал Майк.
- Хинди-руси бхай-бхай, - сказал я.
Существо на секунду изумленно замолчало, но затем с новой силой и, уже начиная волноваться, продолжило свою речь.
- Может быть, это местный леший? - спросил я.
- А, может быть, он просто закурить просит? - предположил Плоткин С.
- Что? Закурить? - спросил Майк у существа и показал жестом, как глухому.
Существо замычало, замотало головой, икнуло и снова заговорило.
- Хорошо излагает, - сказал Плоткин С. - Только непонятно...
- А давайте послушаем, - предложил Володенька, и все, отложив грибы, уставились на пришельца.
- Хр-хр... бу-бу-бу, и я не трам-та-ра-рам через тра-та-та и поплавки и хр-р-р чмок-чпок, у-лю-лю пш-ш-ш, п-п-плавки, вона, а не трам-та-ра-рам налево-направо! - усиленно вещало существо. - Я там - трам, а вы тут та-ра-рам, п-п-плавки чист - чик-чирик! Пш-ш-ш, р-р-р, чмок-чпок!
- Я, кроме "та-ра-рам", ничего не понял, - сказал Володенька.
- Это и мы поняли, - сказал я.
- Он то ли про рыбалку, то ли про какие-то плавки говорит, - сказал Толик.
- Может, у него плавки украли? - предположил Майк. - А он на нас думает.
- Или поплавки с удочки срезали, - сказал Володенька.
- Все! Я понял! - объявил Плоткин С. - П о п л а в к и! (Существо радостно закивало.) Знаете, что такое поплавки?
- Сыроежки! - вспомнил я.
- Тр-р-р, пр-р-р! Сыроежш-шки! Я трам-трам вашу так, п-п-плавки, бэ-э-э! - обрадовался пришелец и опять закивал.
- Ну и что, что "поплавки"? - спросил Володенька.
- Знакомый гриб? - спросил Плоткин С. у существа. - Что? Поплавки собирали? Тоже? Знаете? А?
Тут существо сильно оскорбилось, посмотрело на нас сердито, обреченно махнуло рукой и побрело прочь. Межпланетный контакт не состоялся.
- Это серьезно, - сказал Майк.
- Полчаса человек нам что-то говорил, а мы ничего не поняли, - сказал Толик.
- Это он, наверное, твои зонтики увидел, - сказал Володенька, - и хотел сказать, что это не поплавки.
- Вот, опять! - заволновался Толик. - Наоборот, он хотел сказать, что тоже такие собирал, и что они похожи на поплавки.
- Вот съешь, будешь таким же, как он, - сказал Майк.
Когда мы почистили грибы и вернулись во двор, нам было заявлено, что мирное сосуществование - мирным сосуществованием, а сено косить надо. Пора!
Мы согласились, что раз пора, значит надо косить сено.
- Правильно, дети, - сказали нам. - А где хранят сено?
- Где? - спросили мы.
- На сено...
- ...вале! - догадались мы.
- Правильно, - сказали нам и дружески похлопали но плечам. - Догадливые, господа офицеры.

- В сарае все не поместимся, - сказал я, когда мы пришли на веранду.
- Одним здесь придется, другим там, - сказал Толик.
- Правильно, - сказал Майк. - Вы с Плоткиным пойдете туда, а мы здесь будем спать.
- Ни фига! - сказал Плоткин С. - Почему это мы?
- Потому что мы уже там спали, - сказал Володенька.
- А кто вас просил там спать? Могли бы спать и на сеновале, нечего Вячеслава было слушать.
- И не заниматься б у х н е й, - сказал Толик.
- Мы не занимались б у х н е й, - сказал я.
- Бухня... - произнес Володенька. - Слово-то какое!
- От слова "бух", - сказал Майк.
Спор кончился тем, что решили выкинуть на спичках, кому здесь оставаться, кому в сарай топать.
Тут вдруг на веранде появился т. Пин с бумажкой в руке.
- Вот, - сказал он с порога, - распишитесь, - и положил на стол бумажку. Это была составленная по всей форме платежная ведомость. В ней были наши фамилии и против каждой из них надпись: "1 руб."
Мы молча расписались и уставились на т. Пина.
- Это командировочные, - сказал т. Пин, выкладывая на стол новенькие бумажки достоинством один рубль каждая. - Как положено. Пока.
И ушел.
Мы помолчали, рассматривая бумажки достоинством один рубль каждая.
- М-да, - сказал, наконец, Плоткин С. - Что деется?
- Что-то тут все не так, - сказал Володенька. - Котлеты с мясом, честный завклубом...
- Будь уверен, - сказал Майк, - он на нас свое поимел, гадом буду!
- Конечно, поимел, - сказал Толик.
- Подсчитать можно, - сказал Плоткин С. - сколько, примерно, человек было на площадке?
Мы слегка прикинули и пришли к нетрудному выводу, что т. Пин нормальный завклубом и дело свое знает.
- А ты говоришь "с мясом", - сказал Плоткин С. Володеньке.
- В морду ему надо было кинуть, - сказал Володенька.
- И два в гору, - добавил Майк.
- Поздно, - сказал я. - Мы все равно без лапы.
- Какая лапа? - спросил Толик. - Ну причем тут лапа?
- Ну что, будем считать, что скинулись? - спросил я.
Майк поднял вверх указательный палец.
Толик завздыхал.

В поход отправилась старая гвардия: Майк, Володенька и я. Толик взял свои "зонтики" и пошел на кухню. Плоткин С. последовал туда же, жарить и охранять от Толика остальные грибы.
Мы вышли на улицу и увидели идущего нам на встречу т. Пина. Т. Пин тоже нас увидел и отчего-то предпринял было попытку убежать, потом он сделал вид, что нас не замечает, но так как деться ему было некуда, поскольку улочки в поселке им. Ж. узкие, а переулков вовсе нет, ему пришлось нас заметить и пойти на сближение.
Мы его тепло поблагодарили за пять рублей, а затем поинтересовались, как там насчет Вологды и Парижа.
- Да я... - замялся т. Пин. - Вологда далеко, а я... в отпуске! Да. С завтрашнего дня. Уезжаю надолго. Так что... - Он развел руками.
- Вот как? - сказали мы. - Ну, а как насчет здесь поиграть?
- Э-э-э... - снова заныл т. Пин. - Ребята наши, ансамбль... Они сами играть хотят. Вы же понимаете, тут такой народ...
- Понимаем, - сказали мы. - Тут крутой народ.
- Да-да... Но… Я, пожалуй, смогу с ними договориться. Да. Если вы согласны играть... бесплатно. Ну, тут такая ситуация. Сегодня. Будете играть?
- Ну, что же, - сказали мы. - Можно и поиграть. В фонд голодающих парижского района Вологодской области.
- Все. Договорились. Сегодня играете.
И т. Пин убежал.
- Ясно, - сказал Майк. - Товарищ делает ноги.
- Да, не хотят нас тут больше, - сказал я.
- А вы слышали, - сказал Володенька, - кто-то говорил, что уже и н т е р е с о в а л и с ь, кто мы такие и о чем это поем не по-русски?
- Кто интересовался?
- Баба какая-то. Женщина. Откуда-то сверху.
- Голые бабы по небу летят, - сказал Майк, - в баню попал реактивный снаряд.
- Слыхали, - сказал я.
- Есть еще другой конец: "А город подумал, ученья идут."
- Так что будем делать? - спросил Володенька.
- Я думаю, что три шестьдесят две, - сказал Майк.
- И консервов на всю ночь, - сказал я.
- Нет, я вообще, - сказал Володенька. - Домой, что ли, поедем?
- Я еще пока в отпуске, - сказал Майк.
- Поживем - увидим, - сказал я.
Вскоре мы отправились назад и, конечно же, не с пустыми руками.

Толика мы застали у специально выделенной ему электрической плитки. Он старательно перемешивал свои "зонтики", шипящие на маленькой сковородке. В кухне висел незнакомый запах. Плоткин С. ходил по кухне уже почти как дома, приятельски беседуя с родственниками.
Толик, наконец, объявил, что все готово, и сейчас он докажет, какие мы идиоты, после чего схватил вилку и подошел к сковородке.
- Толик! - закричали мы. - Подумай еще раз!
- Да идите вы!.. - сказал Толик и воткнул вилку в гриб.
- В таком случае, - сказали мы, - мы заявляем официально: иди и напиши нам справку, что мы тебя целый день отговаривали, а ты нас не послушал и отравился по собственному желанию. Напиши, а потом жри свои поганки.
Толик посмотрел на нас, и ему пришло в голову, что мы говорим серьезно. И что-то в нем дрогнуло. И он растерялся. Но отступать уже было поздно, и в наступившей тишине он сунул в рот гриб, разжевал и проглотил.
- А что?.. Нормально... - произнес он, но в его голосе уже не было прежней бодрости и уверенности. - Грибы, как грибы... - сказал он задумчиво уже как бы сам себе.
Он съел еще один гриб и немного помолчал.
- Да! - сказал он затем. - Ну вас всех на фиг!
Он взял сковородку и отправился выкидывать свои "зонтики" под громкое одобрение правительства.
Все-таки, мы его достали. А грибы эти на самом деле были съедобными и на самом деле "зонтиками". Как выяснилось потом.

Ужинать решили по-семейному, на кухне, в тепле и уюте. Грибами с водкой. Все не спеша расселись, торжественно разлили по стопочкам, произнесли культурный тост "с новым годом", нацепили на вилки по грибку, подняли, выдохнули, зажмурились... И тут случилось то, что в народе называют сложным словом "кайфоломство".
В кухню вошла родственница и затем удивила нас чрезвычайно. Все плоткинские дружественные отношения полетели тут же в трубу вместе с дымовыми газами. Загремела посуда, повалил пар и посыпались искры. Мы поначалу и не сообразили, в чем дело, отчего искры, пар и сердитый звон посуды, а затем послышалось: "водку пьют!", и мы начали догадываться, что...
...Летние каникулы дети решили провести в деревне. Родители знали, что дети шаловливы и малопослушны, и не хотели их отпускать одних. Но дети настояли на своем, пригрозив двойками за сочинение "как я провел лето", и родители согласились, и даже дали денег на дорогу, строго наказав вести себя хорошо и слушаться старших. И дети приехали в деревню. Они действительно были шаловливы и малопослушны: не ночевали дома, гуляли без разрешения, не соблюдали режим дня и ночи, некоторые даже курили тайком! Родственники огорчались, однако говорили между собой: "Ничего, они же, все-таки, дети! Перебесятся, все пройдет. Нынче все дети не такие, какими были мы, нынче акселерация! Ничего страшного". И в самом деле, дети скоро набегались, напрыгались, набесились, да и успокоились. Стали ночевать дома, не курить тайком, не шалить. Они стали культурно отдыхать: собирать грибы, ловить рыбу, а по вечерам играть в тихие игры. Они даже стали соблюдать кой-какой распорядок дня... И вдруг! Что это? Как?! На глазах у всех! Д о м а! Нет, этого вынести уже было нельзя. Водку пьют!
И детям сделалось стыдно, чему они тоже удивились. Так, в удивлении, они и выпили по стопочке. И закусили. И все молча. И повторять не стали (кроме совсем непослушного мальчика Миши).

- У меня, - сказал Толик, когда мы шли в клуб, - после "зонтиков" ... что-то в голове... Плывет.
- Ну-ну, - сказали мы. - На бас-гитаре играть не разучился?
- Не разучился.
- Какой год нынче, помнишь?
- Помню...
- То-то.
- Наркоман.
- В следующий раз попробуй мухоморов, - сказал Майк. - На мухоморах, говорят, торчат.
- А на бледных поганках не торчат? - спросил Володенька.
- Попробуй, узнаешь, - сказал Плоткин С.
- Пусть Толик попробует, а мы узнаем.
- Вот отыграем сегодня последнюю игру, тогда пусть и пробует.
- Как последнюю? - удивился Толик. - А потом что?
- Все. На заслуженный отдых.
- На НЕзаслуженный! - закричал Толик. - Ну на хрена мы сюда приехали? А? Грибы с водкой жрать? Э-э-эх!
- А по-моему, хорошо отдыхаем, - сказал я.
- Да, но можно бы и получше, - сказал Плоткин С.
- Я в отпуске, - сказал Володенька. - Всем хорошо.
- А этот ваш Пин? - спросил Плоткин С. - Он же что-то обещал устроить...
- Т. Пин делает ноги, - сказал Майк, - он уходит в отпуск.
- Не хотят нас тут, - сказал я. - Ни в Париже, ни в городе У., ни здесь.
- А почему не хотят? - спросил Толик, - все ведь были довольны.
- Ихние команды не хотят. Потому как жлобы. А жлобы, они и в Африке жлобы.
- Наш жлоб - самый лучший жлоб в мире! - сказал Майк.
- Африканский жлоб - друг нашего жлоба, - сказал Володенька.
- Сволочи они все, - сказал Плоткин С.
- Так что, домой поедем? - спросил Толик, и в его голосе послышалась радость надежды. - Я, вообще-то, не спешу, - сказал Майк.
- А что ты будешь в городе делать, Толик? - спросил Плоткин С.
- А тут что делать?
- Отдыхать. Ты за город ездишь?
- Никуда я не езжу, - сказал Толик. - У меня времени нет. Учеба, репетиции эти ваши... И я уже этим летом отдыхал! А... на что мы назад поедем?
- Мне пришлют, - сказал я.
- И мне пришлют, - сказал Володенька.
- Как-нибудь да уедем, - сказал Майк.

После танцев, где мы бесплатно добили местный аппарат, мы очутились на веранде, усталые и недовольные. Майк взялся расчерчивать пулю.
- Я понимаю, - печально сказал Толик, присаживаясь на лежак, - вам тут в самом деле хорошо. Всю ночь играете, потом дрыхнете до двух часов, потом гуляете и снова играете. А мне что делать?
- Толик, мы все понимаем, - сказал Плоткин С. - Но мы не виноваты, что ты не играешь... Что ж делать-то?
- Да все ясно, - сказал Толик. - Тогда вы мне скажите, мы больше не будем репетировать?
- Отчего же? - сказал я, - свои вещи...
- Ну, это мы и в городе успеем.
- Между прочим, писаться скоро начнем, - сказал Плоткин С. - Мы там такое придумали... Так что давай, разучивай!
- Да, - сказал Толик. - Ладно. А как там насчет рыбы? Вы, вроде, ловили?
- Да, - сказал Плоткин С. - Было такое мероприятие.
- И ничего не поймали?
- Течение там... - сказал Володенька. - Так и сносит.
- И не клевало?
- Кто знает? - сказал я. - Погода была не та. И течение…
- Тогда я завтра пойду рыбу ловить, - сказал Толик и ушел.

И нам где-то и как-то было его жаль.
- Не хорошо все это, - сказал Володенька, перемешивая карты. - Сдвинь.
- Да уж, - сказал Плоткин С.
- Бедняга, - сказал я.
- Сдавай! - сказал Майк. - Я уже сдвинул.
И по столу зашелестели будущие шестерные, семерные, восьмерные, девятерные, десятерные и мизера, которые, как известно науке, ходят парами.

Будучи на прикупе, я вышел, выражаясь поэтически, на двор.
А на дворе была глубокая ночь. Было такое время ночи, когда спят даже неврастеники. Я посмотрел на небо и в который раз в жизни подивился мощи картины, состоящей из космической черноты и света, который ничего не освещает. Звезды выглядели так, будто к поселку им. Ж. сверху пристроили гигантскую линзу. Я посмотрел на них и вспомнил, что последний раз я видел такое небо году, этак, в 75-м, осенью, будучи в колхозе на сборе капусты. Той осенью вышел я однажды вечером из барака, опять же по причине малой нужды.
Я вышел по малой нужде, вот так же посмотрел на небо и подивился бесконечности нашей родной вселенной. А затем случился необъяснимый природный феномен. Прямо-таки круче всех летающих тарелок и снежных гуманоидов. Только я начал избавляться от этой самой нужды, рассматривая иные миры, как с неба, ни с того ни с сего (со звездного неба), посыпались крупные теплые дождевые капли. Дождь пошел сразу. Мгновение - и капли стучат по крыше барака и по полиэтиленовому покрытию теплиц с огурцами. Бежать и спасаться от дождя мне, сами понимаете, было совсем неудобно. Сейчас, думаю, кончится нужда, я и убегу. Но фантастический дождь прекратился так же, как и начался, разом, и как только я оказался свободен. В бараке меня встретили радостным ржанием, так как мимо трудового коллектива не прошло незамеченным то, что дождь начался, как только я вышел, а затем он кончился - и я вошел. Кое-кто заметил, что хорошо, что нужда была малая, а не большая, да на этом все и утихло. Но они ведь в бараке не знали, что это был дождь с ясного неба! И длился он ровно столько, сколько я был вынужден.

- У меня есть мысль, - сказал я, когда мы сделали перерыв, чтобы открыть консервы. - Я думаю, что раз такое дело, и с ноля часов до шести у нас самый разгар жизни и творчества, не перевести ли нам часы на шесть часов назад?
- И что будет?
- Вот, смотрите, - сказал я и перевел стрелки на своих часах ровно на шесть часов против их естественного хода. - Володенька, сколько сейчас на твоих?
- Четыре.
- А на моих?
- Десять.
- Назад! 22 часа, то есть у нас уже вечер, часа через два как раз время спать. Поспим до восьми-девяти, как все люди, позавтракаем... А?
Все призадумались.
- Ночи будут теплые и светлые, - сказал я.
- И магазин в пять утра открывается, - сказал Майк, - прогрессивно!
- Да, но и закрывается в час дня, - сказал Плоткин С.
- Значит, заранее надо думать, - сказал Володенька.
- И столовая в шесть утра открывается...
- О'кей! Кто сдает?
- Кто сдавал?
- Он сдавал, я заходил.
- Ты сдаешь.

…………………………..

Часа в 24, по нашему, местному времени, когда пуля уже была подсчитана, и все собирались на ночлег, явился свежий и бодрый Толик. Он, как истинный рыбак, вскочил в страшную рань, чтобы не пропустить утреннего (по их, московскому времени) клева. По-нашему, он собирался на рыбалку натурально на ночь глядя, поэтому мы смотрели на него с некоторым недоумением.
- Ну что? - сказал свежий и бодрый Толик. - Пойдем? Родственники лодку дали.
Все хором зевнули и сказали, что уже поздно рыбу ловить.
- Я смотрю вы уже окончательно... - сказал Толик и покрутил пальцем.
- Ага, - сказал Майк и опять зевнул.
- Все ясно, - сказал Толик. - Я тогда с дочкой родственников поеду. Покажите хоть, где вы ловили и где витин перемет?
- Я сплю, - сказал Плоткин С. и уснул.
- Ну, я пошел в сарай, - сказал Володенька и ушел в сарай.
- Вячеслав, вали, - сказал Майк, - мне спать негде.
- Ну, я пошел, - сказал я Толику. - Перемет там, на берегу... К колышку примотан.
- Там мною разных переметов, - сказал Толик, - а нам витин нужен.
- Дочь... а-а-а, - я зевал и пытался остановить вращение земли, - знает, она ме-э-э-эстная. Ну, спокойной ночи, то есть, да...
- Вячеслав! Ты н е х о р о ш о поступаешь! - сказал Толик. - Ты должен показать нам перемет!
- А? А-э-эх... раз... тогда и покажу. Куда идти? А, к реке...
К реке я шел со спальным мешком под мышкой, зигзагами, проклиная Толика с рыбой, и росу от которой травы уже, выражаясь поэтически, успели прогнуться, несмотря на то, что уже было за полночь, и это опять было все равно, что идти вброд по мелкой речке.
Показав перемет, я, наконец, доплелся до сарая, из которого доносился спортивный храп, и, рухнув на спинку дивана, растворился в глубине грядущей ночи, местной, а потому солнечной.

* * *

5. День начался...
...Всякое бывает.

День начался. Согласно распорядку. Завтрак (обед). Прогулка на свежем воздухе.
Вечером разразился бунт на корабле. Толик заявил решительный протест нашей администрации в связи с проводимой ею антинародной политикой. Может, рыбалка его доконала?
- Это никогда не кончится! - заявил Толик. - Утром у вас ночь, днем у вас утро, вечером день, а мне что делать? Репетировать мы больше не будем, играть мы больше не будем, и спрашивается, что мне здесь делать? Мы зачем сюда приехали? Вы мне что обещали? Вы мне б а б к и обещали! Мы сюда работать приехали! И... сколько можно? Одно и то же каждый день! Все, вы как хотите, а я завтра уезжаю!
Мы не стали его удерживать.

На следующее утро Толика не стало...
Как сообщила желтая пресса, ему повезло: его принял на борт проходящий пассажирский лайнер "Икарус".
- Надо же, - сказали мы. - И в самом деле уехал...
И пошли в столовую.

...Толик уже подъезжал к родному дому и все, что он оставил в поселке им. Ж.: холод, грибы, столовая, пустые бутылки, деревянные тротуары, не познанные шестерные и семерные, луки, стрелы, хамы со сдвигом во времени - все это уже казалось ему каким-то необыкновенным сном, уже покрывшимся первой пеленой забвения...
Вот он уже в трамвае, берет билет. Вот он уже у метро. Вокруг толпа людей, сигналы, звонки, светофоры, выхлопные газы, часы на башнях бьют "пик".
Не было Толика в поселке им. Ж.!
Вот вошел в вагон метро и ему сказали: "Осторожно, двери закрываются", а у нас, на другой стороне мира, возникла государственная проблема.
У нас пропали карты. Было две колоды, и обе пропали. Вместе с футлярчиком. Пропали всерьез и надолго.
- Толик взял, - сказал Майк. - На память.
- Толик или не Толик, - сказал Плоткин С., - а фишек нет.
- Придется покупать, - сказал я.

Это родственники, скорее всего, забрали свои карты. Может быть, самим захотелось поиграть. А, может быть, им, наконец, надоело, что каждую ночь на веранде до утра горит свет, а из всех щелей струится голубой дымок. В общем, похоже, что забеспокоившись об экономии электроэнергии в государстве, родственники спрятали от нас нашу любимую игрушку. Впрочем, может быть, просто в дурака решили перекинуться. Кто знает? В аналогичной ситуации я поступил однажды следующим образом.

Как-то раз я сделался бойцом стройотряда. Этот стройотряд оказался очень странным. И порядки в нем были установлены какие-то странные, анархические какие-то. Поначалу, конечно, было весело. Любопытно. Стройотряд, анархия, форма с нашивками. Кормят. И т.п. Можно было, конечно, жить. Можно. Но не ночью.
Я в то время, кроме пива, не пил ничего такого, можно сказать, вообще. И поэтому мне была непонятна радость большинства бойцов этого респектабельного отряда по поводу того, что в поселке, в котором мы что-то строили, продавалась в разлив б о р м о т у х а по какой-то невероятно низкой, даже для тех далеких времен, цене. Да и само слово "бормотуха" я впервые услышал именно там и долго не мог понять, что имеется в виду под этим словом. И вот, ночью, когда трудовой день вынуждал идти на покой, я шел в барак, ложился на кровать, и начинались страдания. Часть бойцов, убаюканная или вовсе сраженная бормотухой по невероятно низкой цене, засыпала, едва коснувшись подушек. Другая часть приходила лишь под утро или не приходила вовсе, и тоже не испытывала особых трудностей. Страдала лишь самая малочисленная наша группа. Мы страдали потому, что очень желали спать, но сделать нам это не представлялось никакой возможности. И причиной этому была отдельная специальная группа анархистов, которая, угостившись дешевым и доступным напитком, дожидалась глубокой ночи и, дождавшись, плевала на все живое на свете и усаживалась за стол, имеющий несчастный вид, играть в д о м и н о .
Тут можно и заметить: ага! А Толику было каково? То же самое.
И я отвечу: ничего подобного!
Во-первых, Толик мог спать не на веранде, а, скажем, на сеновале или в сарае, что он в конце концов и делал, а во-вторых, как ни лупи картонными карточками о стол, никакого выдающегося звука не извлечешь, тогда как костяшки и эти странные люди, которые рушат ими столы...
Если бы эти придурки играли в бараке хотя бы в дурака, можно было бы особо не мучиться, но эти придурки играли в домино, в игру, глубокий смысл которой мне, видимо, недоступен.
Среди игроков в домино существуют, очевидно, такие законы общения, которые для простого смертного не являются понятными. Мне кажется, что главное правило у них такое; кто сильнее и громче трахнет костяшкой по столу, тот и круче. Общение - как при каменном веке.
- Бац!
- Бац!
- Бац!
- Бац!
- Бац!
- О-го-го-го-го!
- Бац!
- Бац!
- Бац!
- Р-р-р-ыба-а-а!
Ш-ш, ш-ш, ш-ш-ш...
…………………….
- Рррррраз!
- Бац!
- Бац!
- Бац!
- Уррра-а-а-а!
Ш-ш, ш-ш, ш-ш...
И так в течение трех-четырех часов подряд. А так как на все живое в мире уже наплюнуто, то никакие уговоры, угрозы и посулы не имели смысла.
Тогда я принял решение и стал ждать своего часа - очереди дежурства по лагерю. И вот, наконец, дождался.
Когда все ушли на работу и лагерь опустел, я с приподнятым настроением направился к несчастному избитому столу. На столе костяшки раскиданы. Взял я одну, какая мне больше приглянулась, вышел на улицу, отошел подальше от барака и изо всей силы запустил этой костяшкой в белый свет, в поля и леса, чтобы днем, выражаясь поэтически, с огнем нельзя найти было. А потом - бегом на работу.
Вечером стоял нечеловеческий рев. У меня даже мурашки по спине забегали, когда я представил себе, что, если бы они узнали, что это я. Что, если бы кто-нибудь случайно увидел?..
И подумать только! На следующий день они нашли эту самую костяшку! Которую днем с огнем не должны были найти. Уж как это им удалось, до сих пор удивляюсь. Видно, судьба. Нашли они ее и объявили, что если только узнают, кто это так пошутил, того без суда и следствия и так далее. У меня опять мурашки забегали и я пошел к медсестре. Покурили, поговорили за жизнь, и с тех пор я ночевал в изоляторе, в тепле и покое.
Так что... о картах. Всякое бывает.

* * *

6. Как это ни казалось нам далеким и несбыточным...
...И свершилось, предсказанное Майку.

Как это ни казалось нам далеким и несбыточным, но наступил-таки этот день. Последний день нашего посещения иных миров. Прошла эпоха! И мы уже стали не те, что были. Мы уже привыкли к местному ландшафту, и он уже не восхищал нас так, как прежде, и никто уже не восклицал: "Я никогда не забуду этой сказочной картины!" Мы уже научились немного понимать инопланетный язык, а терпеливые инопланетяне - наш. Нас уже не удивляло, что понедельник - выходной, что котлеты - с мясом. Мы привыкли, что здесь у нас нет ни газет, ни радио, ни телевидения, ни гонки вооружений, ни энергетического кризиса, ни пивных ларьков, ни водопровода. Мы умывались у колодца, доставая воду из него при помощи инопланетного механического устройства под названием "журавль". Мы сдавали бутылки, и у нас их принимали все и всегда. И это мы тоже уже считали в порядке вещей. Под конец мы окончательно забыли, что приехали сюда играть рок-н-роллы и получать за это деньги, а если бы кто-нибудь у нас поинтересовался, где же Толик, то мы запросто могли ответить, что такого и вовсе не было. А был ли Толик?.. А на вопрос какого-нибудь искателя смысла жизни, мы в те далекие августовские дни, не задумываясь, ответили бы так:
- Под игрока - с семака! За обсдачу - два в гору! А вообще, знал бы прикуп - жил бы в Сочи!
Нет, нам действительно пора было возвращаться домой, пока мы еще верили, что Земля круглая!
Последний, значит, день... А что же было в последний день? А ничего не было в последний день. Ничего особенного, как и во всей этой истории. (Ха-ха.)
Жаль, что не очень помню...
А! Сдали бутылки. А потом банкет был. Что же еще. Конечно, был прощальный банкет. А начался он при расписывании заключительной пули, под открытым небом, на расчлененном диване, который мы по случаю извлекли из нашего доброго и верного сарая. А закончился банкет, смутно помнится, прощальным шабашем на весь поселок им. Ж.
Уже далеко за полночь. Мы сидим на верандочке. Там наливаем, а чокаться и произносить тосты выходим, почему-то, на главную улицу, на ее середину, под звезды. Там мы громко восхищаемся пустотой улицы и красотой неба, прогуливаемся туда-сюда, а потом снова возвращаемся на верандочку. Там наливаем - и на улицу, под звезды. Потом еще что-то было. Может быть, песни и пляски? Еще какой-то домашний пирог помню. А вот откуда он взялся, помню не очень хорошо. Вроде как, к кому-то из местных домой за пирогом ходили. Плоткин С., наверное, ходил. Плоткин С. за пирогом куда хочешь пойдет.
Часы мои уже показывали земное время, вещи были сложены, деньги на билеты отложены... Все, что ли?
Дорога! Все назад!
Утром мы сказали родственникам "до свидания", которого они поклялись себе вторично не допустить, и путь наш начался.
Первая остановка - прощание с магазином. Как уже отмечалось, пиво в этих сосновых местах продавалось лишь по большим праздникам, поэтому поправлять вновь пошатнувшееся здоровье пришлось прибалтийским яблочным. По-майковски, тут же на остановке, не теряя времени даром. Минут за пятнадцать до отбытия автобуса в город У. под действием яблочного в голове у Плоткина С. что-то просветилось, и он объявил, что забыл на верандочке кошелек со всеми нашими сбережениями. Под нажимом коллектива пришлось ему вспомнить, что он футболист, и сделать пробежку туда и обратно общей сложностью около полутора километров, рискуя опоздать. И если бы он опоздал, мы б ему... Мы б ему два в гору! Следующий автобус в город У. отходил ровно через 24 часа.
Тут, на остановке, мы впервые увидели милиционера. Мы и не предполагали, что здесь бывают милиционеры, и очень удивились. Милиционер наблюдал, как мы пробуем яблочное, но к нам не подходил, так как видел, что мы уезжаем, и задерживать нас ему, представляющему интересы местного населения, не было никакого смысла.
Наконец, подали автобус.
Оркестр грянул марш из светлого будущего "Вот, новый поворот", и мы поехали.
Время потекло вспять.

………………………….

На автовокзале города У. нам спокойно и почти вежливо сказали, что задавать глупые вопросы в нашем возрасте уже неприлично, что никаких билетов на автобус в Город-герой не может быть в принципе.
- Надо было, как Толик, - сказал Плоткин С. - Опять послушали Вячеслава.
- Толик был один, - сказал я, - а нас четверо.
- Стопом поедем, - сказал Майк, чего там!
- Хиппи, - сказал Володенька.
- Сам такой, - огрызнулся Майк.
- Ты, кажется, в Пестово мечтал поехать? - спросил я его. - Твоя мечта вот-вот сбудется. Да и другого нам ничего не остается.
- А что в Пестово? Ехать бесплатно дают? - спросил Плоткин С. - Опять завезешь куда-нибудь...
- В Пестово есть железная дорога, - сказал я, - и по ней ходят паровозы. И... кстати! На вокзале там есть пивная, как сейчас помню!
- Ты говорил, что и в городе У. пиво продается, - сказал Володенька. - И тоже помнил, как сейчас.
- Поморину треснем, - сказал Майк. - В первый раз, что ли?
- Нет, - сказал я. - Насчет пива - это железно!
Итак, нам предстояло ехать в Пестово, и я думал об этом с содроганием, так как с этим селением, вернее, с его вокзалом, у меня связаны самые мрачные детские д о р о ж н ы е воспоминания. И меня не утешало, что прошло уже много лет, и Пестово на картах значится уже с буквой "г". Все, конечно, течет и все изменяется. Все, кроме вокзалов. Вокзалам хоть бы что.
И что же вспомнилось о Пестово? Давка в очередях за билетами. Страшная ругань. Грязь и неистребимая вонь. Сидение на чемоданах в ожидании, когда это все кончится. Банный гул, застывший в черном воздухе. Какие-то страшные дядьки и тетки. Сортир, местный филиал преисподней. Вот что мне вспомнилось, и все это называлось для меня "Пестово".

Автобус заглотил огромное количество желающих ехать на железнодорожный вокзал. Все, конечно, были с вещами. Кто успел занять место в проходе между сидениями, уселись, кто на что мог. Среди счастливчиков оказались Майк, Володенька и Плоткин С. Я замешкался, сел в автобус последним и оказался у задней дверцы. Сесть мне было не на что и некуда. Пришлось прилечь на дверцу, да так всю дорогу и ехать в наклонном положении.
Раньше дорога от города У. до Пестово была вымощена булыжником. Нет, не прямоугольной брусчаткой, как в Городе-герое, а натуральным ядреным круглым булыжником, оружием пролетариата.
О! Что это была за дорога! Не знаю, как и описать. Чуть ли не через каждый километр водителю приходилось останавливать автобус - очередная группа пассажиров выскакивала коллективно блевать у обочины. Новый километр - новая группа. И так пока не проблюются все желающие. В салоне автобуса ужасно воняло бензином. Я обычно держался, сколько мог, но булыжник и автобус ГАЗ с единственной передней дверцей, которую водитель открывал не сходя с места с помощью удивительного рычажного приспособления, делали свое дело...
Я ехал в большой тоске. Булыжниковая дорога попадалась, правда, лишь иногда, но автобус все равно кидало из стороны в сторону, и мне это кидание приходилось переносить в очень неустойчивом положении, вдобавок из щели в двери на меня д у л о, и я медленно покрывался жирной дорожной пылью.
Заднюю дверь водитель на остановках не открывал, чем долгое время доставлял мне небольшую радость, но вот, на одной остановке у автобуса объявился благопристойный с виду старичок. Этот старичок пожелал попасть в автобус через заднюю дверь. А так как старость у нас повсеместно уважается, то водитель заднюю дверь и открыл. Я уцепился за что мог и повис над открывшейся дырой.
- Пройдите в переднюю дверь, - попросил я уважаемую старость.- Тут Вам не пройти.
Но старичок оказался не простым. Старичок сделал вид, что он танк, получивший приказ "вперед марш", и буквально прошел сквозь мое пыльное тело, чем зело меня расстроил, и я поэтому сообщил ему, что он нехороший человек, и при этом хлопнул его по спине, после чего Танк подал голос, обнаружив сильную нетрезвость, и решил было выяснить, уважаю я его или нет, но тут Майк из салона громко сказал про него "Мудак!", за чем последовала бурная поддержка всей потревоженной задней половины автобуса. Старик, однако, продолжал упорно двигаться вперед по салону, по узлам, мешкам и ногам.
- Я инвалид, - объявил он неверным языком.
- Все инвалиды, - ответил автобус.
- Я участник! - добавил инвалид.
- Все участники! - не сдавался автобус.
- Ах, трам-та-ра-рам! - Танк ударил по салону из пулемета. - Я трам-та-ра-рам, инвалид, а вы - трам-та-ра-ра-рам!
Тут с заднего сидения раздался голос справедливо возмущенного пассажира.
- Эй, ты, дед! - сказал он. - Ты вот что, кончай, на х..., при женщинах материться!
- Сильно сказано! - услышал я голос Майка.
- Вот именно! - подхватил автобус. - Кончай это при женщинах!
Но инвалид продолжал двигаться вперед, подальше от агрессивной задней половины, отстреливаясь при этом короткими очередями. Где-то в середине салона до пьяного танка дошло, видимо, что он зачем-то сел в автобус. Он заозирался по сторонам, уже механически извлекая из своего героического нутра нецензурные междометия.
Водитель остановил автобус.
- Гражданин! - громко обратился он к инвалиду. - Вам где выходить?
- Это... - сказал инвалид. - Ты давай ... ехай. Где надо, там и выйду.
- Он сам не знает, куда едет! - обрадовался оскорбленный автобус. - Он контуженный!
- Та-ра-рам! - ответил инвалид.
- Если ты не перестанешь ругаться, - торжественно объявил шофер, - я разрешу пассажирам тебя высадить.
Все прокричали "ура", и автобус поехал дальше.
Инвалид помолчал пару минут, но поездка в таком сердитом автобусе и неизвестно куда ему, видимо, надоела, и он снова принялся издавать междометия.
В ближайшей деревне автобус был вновь остановлен, и эта остановка была для инвалида последней. Водитель аккуратно и нежно произвел своему автобусу хирургическую операцию по удалению пьяного органа. Затем водитель прислонил инвалида к ближайшему дереву, сел за руль, и автобус покатился. Через стекло дверцы было видно, как опечаленный старик (и ни какой он не инвалид) озирает незнакомые места, и, мне думается, что домой он попал не скоро.
Ехали мы, ехали, ехали и ехали...
И, наконец, приехали.
И оказались в Пестово.
И свершилось предсказанное Майку.

* * *

7. Так оно и оказалось...
...Конец.

Так оно и оказалось, ничего в вокзале города Пестово не изменилось за десятилетие с лишним. "Время - вещь необычайно длинная", - сказал т. Маяковский. Я с ним не согласен, хоть он и классик. Селение само, да, изменилось. Деревьев понасажалось, домов понастроилось, магазинов понаоткрывалось - невооруженным глазом заметно. А вокзал остается таким, каким был, словно оказался историческим памятником. Та же вонь и копоть, та же толпа с постоянной вокзальной пропиской. Касса с очередью. Тут, правда, пролетающий прогресс уронил свое перо. Касса была закрыта, но народ возле нее не ломался, как прежде, и не бил, пока, быть может, друг другу лица, а тихо и культурно записывался в специальную тетрадочку.
До открытия кассы оставалось что-то около часа, до отхода нашего предполагаемого поезда что-то около четырех-пяти часов.
Мои детские воспоминания меня не обманули. Тут же около вокзала обнаружилась пивная. В нее мы незамедлительно и направились.
В пивной народу было мало, мужички угощались пивом и обменивались впечатлениями.
- Хорошее сегодня пиво!
- Да, свежее. Недавно завезли.
- А то я тогда пил, так у-у-у!
- А сегодня хорошее.
- Дак недавно завезли...
Взбодренные услышанным, мы тут же взяли по кружке и уселись за стол. И, конечно же, отпили по огромному глотку...
- Охренеть можно, - примерно так сказал Майк, когда все немного помолчали.
- Что они, ослиной мочой его разбавляют? - спросил Володенька.
- Тут ослов не держат, - сказал я.
- Значит, козлиной, - сказал Майк.
- Дайте спокойно попить, - попросил Плоткин С.
- А эти вот говорили, что свежее, - сказал я. - Что же тогда они называют несвежим?
- Эй, мать! - закричал вдруг какой-то энергичный мужик, едва вошедший в пивную. - Пиво сегодня свежее?
- Свежее, свежее, - сказала продавщица без тени лукавства, которое мы ожидали увидеть на ее лице. - Две недели назад завезли!
- О! Тогда кружечку! - сказал мужик без тени удивления. - Давно не пил свеженького.
Мы на время онемели.
- Так бы сразу и сказали, - произнес Плоткин С. после онемения.
И мы взяли еще по кружечке.

Пришло время. Майк, Володенька и Плоткин С. отправились добывать билеты. Они отправились добывать билеты, а я остался сторожить вещи. На скамеечке на площади перед вокзалом. Нет, площадь - это сильно сказано. Скорее площадка. Или привокзальный лужок. И они настали-таки, эти тупые вокзальные часы ожидания.
"Время - вещь необычайно длинная", - сказал т. Маяковский, и я с ним согласен, поскольку он классик.
Пару раз приходил Володенька, раз Майк, рассказывали, что делается на черном свете. А я торчал на привокзальном лужке, как музейный экспонат, выставленный ни всеобщее обозрение, не имея возможности куда-либо отлучиться. Обложенный сумками, гитарами, луками и стрелами. С волосами и в бороде. В общем, в центре народного внимания.

На перроне началось нервное движение. Готовился штурм. Все так же, как и десятилетия назад.
Майк с Плоткиным С. отправились в магазины тратить то, что осталось после покупки билетов, а мы с Володенькой расположились на перроне, обсуждая план действий по захвату отделения в вагоне для обеспечения спокойной пули.
Когда толпа зашумела, забулькала и начала закипать, разрешили посадку. Поток из людей, чемоданов и узлов рванулся в открытые шлюзы. Я налегке просочился в облюбованный нами вагон в первых рядах. Вскоре мы уже владели отделением и распихивали вещи по полкам. Пришел Майк.
Плоткина С. не было. Он куда-то исчез. Время ехать приближалось.
- Наверное, в дабл пошел, - решили мы. - Помочится на прощание и придет.
И он действительно пришел, но почему-то с другой стороны вагона, не оттуда, где вход.
- Сидите? - поинтересовался он.
- Вот. Места забили.
- Ну, и зря, - сказал он. - А я соседний вагон забил.

Вагон, в который мы перешли, был почти пуст. Человек пять пассажиров. Две проводницы. Да собака дворняжка. Это был вагон для избранных. Государство в государстве.
Железная дорога... Кто тебя выдумал? Знать... А! Это уже кто-то, вроде, писал. Ну, и ладно. Нельзя объять необъятного. Нельзя объять Железную Дорогу. Хочется мне сказать вам, панове, что такое есть наша железная дорога. От отцов и от дедов своих мы слышали... Впрочем, и это всем известно.
И все-таки. Приехал я как-то миллион лет назад в Москву, стольный город, и надо мне было отбыть срочно в родной Город-герой. Оказавшись на Киевском вокзале, я сразу же поспешил по кольцевой линии метро на Город-геройский вокзал. Захожу я в кассовый зал, и становится мне тоскливо. А когда мне становится тоскливо, то хочется на все плюнуть и изъять из себя предмет тоски. И вот, когда я на все плюнул, то есть когда я плюнул на изгибающиеся и переплетающиеся очереди, похожие на змеиный клубок, стало мне легче и веселей, и решил я, от нечего делать постоять в одной из них. С трудом нашел я конец, хвост, то бишь, одной из змей. Стоял, стоял, стоял... Ближе к окошечку начал примечать, что дела обстоят хреново. Люди просят продать им билеты, а им билеты не продают. Нет, говорят, билетов, хоть вы все хором тресните! И люди эти, между прочим, просят билеты на поезда, которые и меня бы вполне устроили. И люди эти один за другим отходят от окошечка, имея в кармане бесплатную железнодорожную фигу с паровозным маслом. Все было ясно. Я начал спешно вспоминать адреса и имена моих московских родственников, которых я не видел со дня восстания Минина и Пожарского. Пока я вспоминал, подошла моя очередь. Я заглянул в окошечко и произнес фразу, которая оказалась, почему-то, волшебной. Я сказал: "Мне на ближайший до Города-героя". И показал транзитный билет. И тут что-то такое случилось с причинами и следствиями, и мне молча вручили билет. И на самый что ни на есть замечательный и удобный для меня поезд. Оставалось погулять часика два, поглядеть, что делается в Столице, да и назад. Вперед, то есть. Погулял я, посмотрел, что делается в Столице, купил пачку сигарет "Каравелла" и поспешил к перрону. Перрон. Стоит состав. Номер поезда - мой. Двери открыты, у дверей проводники. Все, почему-то мужчины. Одинокие прохожие с чемоданчиками. И все. Ни толпы отъезжающих, ни толпы провожающих. Я решил, что наверняка ошибся, но на всякий случай подошел к проводнику и показал ему билет. Проводник заглянул в билет, что-то пометил у себя в блокноте, а затем занялся рассматриванием облаков.
- Что... - сказал я, - можно садиться?
- Ага, - выдавил он, так как ему было все равно.
Я вошел в вагон и обнаружил, что он совершенно пуст. Я смотрел на свои часы, я прикладывал их к уху, я смотрел в окно, но так и не понял, что произошло в этом мире.
За пять минут до отправления в вагоне вместе со мной находились пять человек. За минуту до отправления подтянулся еще один. Когда настало время отправляться, поезд отправился. Так мы вшестером и поехали. Судя по разговорам проводников, которые, видимо, также ничего не поняли, в других вагонах было то же самое.
Никогда больше я не ездил в поезде с таким кайфом!
По общему мнению в вагоне можно было курить сколько влезет. Места - занимай хоть десять сразу (это был "сидячий" вагон). Ко всему прочему, у проводника обнаружилась пара ящиков "Адмиралтейского" пива, и он им охотно торговал. Я попивал пиво, угощался сигаретами "Каравелла", сидя в удобном кресле, смотрел в окно и вспоминал очереди в кассы и несчастных пассажиров с бесплатными фигами в кармане…
Хочется мне сказать вам, панове, что такое есть наша железная дорога. От отцов и дедов своих мы слышали... Как приехал я однажды в ту же Столицу и на тот же Киевский вокзал. На этот раз со мной был тот самый Плоткин С. Приехали мы на Киевский вокзал и по кольцевой линии метро поспешили на Город-геройский. На этот раз не помогла ни волшебная фраза, ни наличие транзитных билетов. И ехать нам предстояло на каком-то дополнительном поезде в общем вагоне и страшно долго. Отправлялся поезд в час ночи. Долго мы шлялись по родной Столице. Устали. Сели на скамеечку, сидим. Перед нами лужа на асфальте, в луже бумажка в пять рублей плавает. Смотрим мы на эти пять рублей и обсуждаем странности, присущие Москве. Потом мы осмотрели все соседние лужи. В них ничего не плавало. Затем мы отправились на вокзал, пора было ехать домой.
На этот раз на перроне все было наоборот: толпа отъезжающих и провожающих. И отсутствие состава у перрона. Билеты у нас были в вагон номер один, и мы пробрались в дальний конец перрона. За десять минут до отправления поезд подали, и он оказался составленным из вагонов времен восстановления народного хозяйства. И вот, так как на первом вагоне этого состава висела цифра 2, то в этот вагон, разумеется, полезли те, у кого были билеты в вагон номер 2. К этому нагону номер 2 был прицеплен вагон номер 3, за ним следовал вагон номер 4, и так далее. Кто-то смело предположил, что, должно быть, вагон номер 1, спьяну, прицепили к хвосту, и все мы, желающие ехать в первом вагоне, бросились наперегонки продираться сквозь толпу к противоположному концу перрона. Но и там мы не обнаружили ничего хорошего. На последнем нагоне уверенно висела цифра 15. Тогда мы все побежали обратно, надеясь, что пока мы бегали, все выяснилось, и первый вагон каким-нибудь образом нашелся. Но за время нашего отсутствия ничего не произошло. Первым был вагон номер 2, вторым - номер 3, третьим - номер 4, и так далее до последнего четырнадцатого вагона номер 15. По расписанию этот удивительный поезд уже десять минут как ехал, в силу чего пассажиры битком набитого вагона номер 2, уже успевшие устроиться, приступили к своим пассажирским обязанностям: к поеданию котлет, куриц и яиц вкрутую со свежим огурцом. На столиках возникали солдатские силуэты бутылок с пивом и лимонадом. Мы, обездоленные, сиротливо стояли на перроне, а из окон вагона номер 2 на нас с любопытством поглядывали. Наконец где-то что-то прояснилось, и из темноты показался пьяненький тепловозик, толкающий перед собой вагон времен всеобщей коллективизации и искоренения кулачества. На ближайшей стрелке тепловозик повернул, отчего-то, влево, и, посвистывая, толкая перед собой вагон номер 1, исчез за вагоном номер 2.
- Промазал!!! - закричали мы с нервной радостью. Всем было холодно.
Со второй попытки вагон, все-таки, прицепили. Ну, а как мы в нем ехали, это уже отдельный случай. И поэтому то, что рядом с заполненным вагоном Плоткин С. обнаружил почти пустой, было вполне в соответствии с лучшими железнодорожными традициями.

Итак, мы ехали.
Пуля шла полным ходом.
Тот, кто был в прикупе, выходил курить в тамбур. С ним выходил и играющий. Двое других в это время думали, как бы подсадить того, кто курит... И так много, мною, много раз со сменой думающих и курящих...
Так как для нашего поезда любой дом с какой бы то ни было вывеской являлся станцией, то он, поезд наш, у каждого дома с какой бы то ни было вывеской и останавливался. И если у такого дома был какой бы то ни было человек, то он в наш поезд садился, таким образом пассажиров в нашем поезде поприбавилось. Среди вновь прибывших оказались двое каких-то мужиков, которые вошли в вагон из черного безвременья неопознанного полустанка и устроились рядом с нами через стенку. Они вышли из черного потустороннего (см. А.Эйнштейн, "Общая теория относительности") безвременья, затем необычно быстро напились водкой и вскоре захрапели. Плоткин С., пройдя мимо них, возвращаясь из тамбура, донес, что мужики находятся в глубоком сне, а на их столике стоит полбутылки водки, которая необратимо выдыхается и пропадает зазря. Тогда мы подумали и решили, что мужикам уже и так хорошо, а у нас еще полночи и утро впереди... Через минуту справедливость была восстановлена, а пустая бутылка с отпечатками наших усталых пальцев отправилась хранить тайну в проплывающее за окном черное безвременье, в свою вотчину. А мужики так и не проснулись, и мы их больше не видели.
Часам к пяти утра мы дошли до астрономических цифр в горах и пулях. От нас остались лишь простые желания: поесть и поспать. Есть было нечего, поэтому мы решили удовлетвориться вторым.
Мы с Володенькой отправились на верхние полки, а Майк и Плоткин С. устроились на нижних, и нам не потребовалось много времени, чтобы растаять в кончающейся ночи, последней в нашем мероприятии, а потому - дорожной...

Ночью в дороге со мной происходят иногда странные вещи. Пока поезд едет, я сплю, но как только остановится, тут же просыпаюсь. И не могу уснуть, пока вагон снова не начнет поскрипывать и покачиваться. Так было и на этот раз.
Я проснулся оттого, что вагон стоял неподвижно и было очень тихо. Я попробовал уснуть, но ничего не получилось. Я открыл глаза и увидел просыпающегося Володеньку. Он с трудом раскрыл слипшиеся веки и сделался похожим на монголоида. За окном было светло.
- Это что за остановка?.. - поинтересовался Володенька. - Бологое иль Поповка?
Потом он закрыл глаза и начал засыпать.
Я выглянул в окно и увидел перрон. Я посмотрел наверх в надежде найти название станции, но вместо названия станции увидел знакомый навес над перроном.
- По-моему, это московский вокзал, - сказал я растерянно.
Володенька открыл глаза, выглянул в окно и сообщил, что ему тоже так кажется.
- Опять стоим? - раздался сонный голос. - Какого этого не едем?..
Тут к нам подбежала проводница, судя по всему находившаяся до этого в полной уверенности, что ее вагон пуст.
- Спят!!! - закричала она. - Они спят! Вы что?! Полчаса уже стоим! Сейчас на запасной путь поедем! Все вон!

Мы очутились на платформе. Пустой состав вздрогнул и поплыл прочь.
Мы снова были на другой планете.
Вокруг ходили странные люди, и у них были странные лица. Все они искрились нервной серьезностью, все они спешили и смотрели друг сквозь друга. Странные люди сталкивались друг с другом и не замечали, что сталкиваются, а когда замечали, то говорили слово "черт". Все они шли в самых разных направлениях, каждый в своем и, выражаясь поэтически, их пути пересекались, сходились, расходились, и все это сливалось в одну загадочную многозначительность.
Мы стояли с бесцветными лицами и медленно просыпались.
- Вот, - сказал Майк. - Вроде как, и на гастроли съездили. - И голос его в дыму Отечества приобрел непривычные обертоны.
- Вот... - сказал я, ощупывая пустой кошелек. - На гастроли съездили...
- Нормально, - сказал Володенька.
- Могло бы быть и получше, - сказал Плоткин С.
- Кто мне даст пятак? - спросил я. - На метро.
Володенька пошарил в карманах и нашел пятнадцать копеек.
- Спасибо, Владимир, - сказал я. - Отдам при встрече.
- Само собой, - сказал Владимир.
Мы еще немного постояли, настраивая себя на новое старое восприятие, затем взяли в руки вещи и пошли вдоль платформы вглубь загадочной многозначительности.
Так закончились семидесятые годы ХХ столетия.

…………………

Конец

1980 - 1982
Ленинград