куда? Главная Вверх часть1 глава 1 часть1 глава 2 часть1 глава 3 часть1 глава 4 часть1 глава 5 часть1 глава 6 часть2 Заварное молоко Хранитель огня перейти

Всем, кто помнит Майка Науменко
и семидесятые годы,
посвящается эта книга…

Эта книга увидела свет благодаря неоценимой помощи
Андрея Любенецкого

 

У Состав и оформление АБРИС-КНИГА, 1993
У Обложка - художник Игорь Петровский

__________________________________________________________________________________________

В. Зорин

НЕЗАМКНУТЫЙ КРУГ

(рок-поэма)

Не вернувшимся из гастролей посвящается...

Часть 1

"Бывали дни веселые..."
(Из песни)

1. Вначале было слово...
...И мы купили билеты.

Вначале было слово. И не одно. И эти слова говорил Майк.
- Вячеслав, - говорил он мне, - поедем на гастроли! На гастролях в кайф! Поедем, чего там! И башли!
Я думал, думал и, наконец, надумал: "В самом деле, чего там! И башли."
И дома сказали: "Чего там! И деньги".
- Поехали, - сказал я. - А куда? В случаях подобных авантюр в первую очередь приходится выяснять три главные вещи: а) есть ли там аппарат; б) насчет жилья; и в) бьют ли там морды. Майк предложил ехать в Молдавию и объявил, что с жильем мы там как-нибудь да устроимся, что морды там, вроде бы, не бьют, но аппарата нет. А это означало, что ехать туда надо со своим аппаратом, которого у нас нет вовсе. И достать в наше загадочное время аппарат - это вам не водки купить после 24.00, тут головой думать надо. И здоровье надо иметь. В общем, желание ехать в какую-то Молдавию (может быть, ее и вовсе нет; "каберне" молдавского производства еще не доказательство) таяло, выражаясь поэтически, на глазах и, наконец, растаяло. Идея поездки оказалась на грани кончины.
И только я, падая обратно в леность и инертность, подумал, ну и хорошо, ну и ладно, - как снова было слово. И его опять сказал Майк.
- А давай поедем в Вологодскую область, - сказал он. - В П е с т о в о.
- Что?! - закричал я. - Пестово! Ах!
Пестово! Серая крапина в голубых воспоминаниях детства! Все стало ясно.
- Нет, - сказал я, - мы поедем в поселок им. Ж., это недалеко от Пестово. Кстати, нас туда как-то приглашали. И как это я раньше ...
И я стал расписывать Майку все преимущества поселка им. Ж. перед всеми остальными поселками РСФСР.
- А какие там места! - говорил я. - Ах, какие там места! А какие там родственники! Ах, какие там родственники! И с жильем не будет проблем, и морды там по знакомству не бьют, и аппарат есть, и завклубом знакомый! Да ведь я там все детство провел! Меня там каждый камень знает!
- Места - местами, - сказал Майк, - а как там насчет башлей?
- Все в порядке, - сказал я. - Тут в Городе-герое живет один мальчик Витя, он из поселка им. Ж., и я его знаю. И мы уже с ним говорили как-то и именно по этому поводу. Давно, правда. И он сказал, что рублей по триста мы привезем.
- Триста... - сказал Майк. - Что это за деньги, триста?
- Ну, рублей по сто, это точно, - сказал я.
- Ну, это совсем другое дело! - сказал Майк, - Что же ты раньше молчал? Или, может быть, все же в Пестово?
- И в Пестово заедем, - сказал я. - Это же раз плюнуть: сел на автобус - и в Пестово!
И я его не обманул. Вот спросите у Майка, был он в Пестово". И он скажет: был.
В общем, решили мы ехать в поселок им. Ж. И стали подбирать себе компанию.

Ехать в Вологодскую область и играть там на бас-гитаре согласился человек, которого мы назовем Толиком. Он согласился сразу, и это было очень неожиданно, потому что Толик отчего-то был всегда занят. Ему хотелось играть на бас-гитаре, но было некогда, потому что он учился в университете и воспитывал годовалое чадо. Ему хотелось учиться в университете и воспитывать годовалое чадо, но было некогда, потому что он играл на бас-гитаре. Ему всегда было некогда, и вдруг он согласился.
Я ему говорил:
- Толик, ах, какие там места! Воздух, грибы! Отдохнем; поиграем! И башли!
На что Толик ответил:
- Башли - это да! А что касается грибов и воздуха, то я в этом году уже отдыхал, собирал грибы и дышал. А теперь работать надо! Надо работать! У меня и так мало времени, и я не могу себе позволить два раза в год собирать грибы и дышать воздухом. Играть - да! Работать надо! Поехали!
Играть на барабанах согласился человек, которого мы будем звать так: Плоткин С. Он, правда, сильно засомневался, что из грядущих гастролей может что-нибудь получиться, зная меня и Майка, но в грибы и в воздух поверил.

Но раньше всех ехать с нами в Вологодскую область согласился мальчик, которого у нас будут звать Володенькой. Володенька умел не только держать в руках скрипку, но и даже водить по ней смычком.
Среди прочих, у Володеньки было одно замечательное качество. Его можно было поднять среди ночи и сказать: "Володенька, едем сейчас в Хабаровск-Камчатский!" И Володенька на это улыбнулся бы и сказал: "Едем, только я маму предупрежу, что не буду завтра ночевать дома, так как уехал в Хабаровск-Камчатский". А уже потом он может спросить: зачем? А может и не спросить. И, раз уж мы начали про Володеньку, хочется остановиться еще на одной его особенности.
Вообще-то, Володенька был почти непьющим человеком. Нельзя, конечно, сказать, что он вовсе в рот не брал никаких таких напитков, но и нельзя сказать, что он был таким, как, скажем... Кто бы?.. Но я не об этом. Володенька никогда не отказывался чего-нибудь выпить, но угощался он, как правило, меньше других. Это - как правило, но у каждого правила бывают и исключения. Что это за правила без исключений?
А особенность Володеньки проявлялась как раз в этих исключительных случаях, и состояла она в том, что напитки на Володеньку оказывали действие не так, как на всех людей. Например, никто его не видел слегка выпивши. Это когда человек находится в здравом уме, крепко стоит на ногах, но по каким-то, едва уловимым признакам все же видно, что он недавно чего-то такого попробовал. Никто также не видел Володеньку просто выпивши. Это когда человек находится почти в здравом уме, ходит почти прямо, и его без слов пускают в метро. Никто, наконец, не видел Володеньку сильно выпивши. Это когда человек твердо верит, что находится более, чем в здравом уме, говорит притчами, близок к просветлению, ходит очень прямо и очень твердо, удивляясь при этом тому, что земля под ним дрожит и дергается, а окружающий мир уплывает куда-нибудь вверх и вбок, обнажая свою иллюзорность. Володенька никогда не говорил притчами и не пытался проходить сквозь стены, он не опрокидывал шкафов и не принимал чужую жену за свою, а свою за чужую.
За столом Володенька молчит и улыбается. Все угощаются, и он угощается. Все еще находятся в здравом уме и крепко сидят на стульях, но, по каким-то едва уловимым признакам, все же, видно, что они уже что-то такое выпили. А Володенька остается таким, каким был, он улыбается и ест салат, который оказался к нему ближе всего остального. Все сидят за столом и угощаются. И Володенька угощается. Когда все находятся почти в здравом уме и сидят на стульях уже не так твердо, как им хотелось бы, Володенька продолжает улыбаться и есть салат. Он улыбается и ест салат и тогда, когда все вокруг говорят притчами, а окружающий мир уплывает в разных направлениях, обнажая свою иллюзорность.
Когда угощение кончается, все поднимаются и идут одеваться. Володенька тоже поднимается и идет одеваться.
И вот, одевшись, все обнаруживают, что до своего пальто Володенька не дошел. Вернее, дошел, но снять с крючка его не успел, так как скоропостижно уснул рядом со своими ботинками с улыбкой, выражаясь поэтически, на устах. Шел-шел, а потом взял и уснул. И, конечно, мысли вроде "ах, какая вчера случилась лажа" по утрам Володеньку не донимали. И, вообще, он был не просто так, а мастером спорта по стрельбе из лука.

Итак, все было решено. Едем в Вологодскую область! Будем там играть рок-н-роллы, собирать грибы и дышать лесным воздухом. Потом, предполагалось, нас немного поносят на руках, закидают деньгами, и мы вернемся домой усталые, но довольные.
И мы купили билеты.

* * *

2. Автобус отбывал через десять дней...
...И все высыпали на палубу.

Автобус отбывал через десять дней.
У Майка выдался отпуск, и он уговорил меня поехать раньше назначенного срока, чтобы не терять время даром.
К нам, естественно присоединился Володенька. Толик и Плоткин С., каждый по своим причинам, решили не спешить и дожидаться срока, указанного в билетах.

Через пару дней, с утра пораньше, Майк, Володенька и я собрались на автовокзале на Обводном.
Володенька явился в полном снаряжении: сумка с вещами первой необходимости, чехол со скрипкой, чехол с луком и колчан со стрелами. Это мы уговорили его взять лук. Чего только не сделаешь в припадке здорового коллективизма!
- Конечно, надо брать с собой лук! - сказали мы ему. - Что ты? Как же можно там без лука? Там без лука никак нельзя! А уток, которых там больше, чем собак нерезаных, из чего мы будем стрелять? И вообще, какой же ты мастер спорта по стрельбе из лука, если у тебя не будет лука, стрелять из которого ты мастер?
Володенька поулыбался, пожал плечами и согласился, что без лука в Вологодской области делать нечего.
Да, но кто мог знать, что этот лук окажется таких размеров?
На Обводный мы приехали с Володенькой вместе, с Васильевского острова, и, так как была страшная рань, пришлось остановить мотор. В мотор поместились все, кроме лука. Через несколько минут выяснилось, что лук явно больше "Волги". Как мы его в конце концов пристроили, уже не помню. Как-то по диагонали.
В общем, Володенька был вооружен до зубов.

После двухчасового стояния в очереди в билетную кассу мы обменяли свои билеты на ближайший подходящий нам автобус.
Ближайший автобус отбывал через несколько минут.
Через несколько минут мы и отбыли.

Свершилось! Начался переход в другую систему координат. Приспосабливаясь к новым пространствам, время начало удлиняться и изгибаться, стараясь замкнуть свое старое начало с новым концом, и грядущий день от этого в какой-то момент потерял точку отсчета, а потом, найдя ее, нашел себя несколько длиннее обычного.
Но мы не знали этого и со временем решили обойтись по-своему.
Чтобы сократить его и избежать мучений, мы с Майком скушали по таблетке димедрола, запив его сухим вином, которое у Майка обнаружилось в количестве 0,35 л. Володенька, как спортсмен, кушать димедрол отказался, и поэтому ему пришлось отведать унылости дороги и скуки, так как общаться с нами скоро стало почти невозможно.
Последующие восемь часов пути вспоминаются мне теперь, как какой-то занудный сон. Бывают такие сны - что-то такое повторяется несколько раз, будто запустили кинокольцовку.
... Мелькают деревья за окном, покачивает. Остановка. Вокзальный сортир. Буфет с кислым пивом. Снова мелькают деревья и снова покачивает, снова остановка, вокзальный сортир и буфет с кислым пивом. И опять покачивание, сортир, буфет, деревья, сортир, буфет, покачивание...
К концу пути мы начали приходить в себя. Взбодриться было нечем.
Впрочем, по нашим скромным предположениям, нас ожидал оркестр, цветы, корреспондент местной газеты под названием "Вперед", толпа фанов и банкет за чужой счет.
Все это сладостным щекотанием отдавалось в животе и вселяло надежду.
Организовать все это должен был тот самый мальчик Витя, который обещал нам тристарублевый доход от гастролей. По окончании средней общеобразовательной школы Витя приехал в Город-герой, получил в нем лимитную прописку, окончил ПТУ и сделался сварщиком. Наш приезд в поселок им. Ж. приходился на последний день витиного отпуска.
По слухам, дошедшим до нас перед отъездом, Вита был оповещен о прибытии в его родной поселок группы замечательных людей. И еще ему, вроде как, были даны н а д л е ж а щ и е инструкции.
Выражаясь поэтически, ожидание нового переполняло и выплескивалось. Мы уже начинали ерзать в надоевших креслах и вглядываться вперед, не блеснет ли за следующим поворотом в лучах вечернего солнца труба, начищенная до блеска по случаю праздника, не послышатся ли крики "ура" в сопровождении залпов, вырывающихся с насыщающей пеной из бутылок с Советским шампанским вином...
Наконец, было объявлено, что следующая остановка - наша...

Все любят ездить за город. На дачу. У кого есть. А у кого нет, не на дачу, а просто так. С товарищами. И в одиночку.
Почему любят - непонятно. Перемена обстановки, общение с природой и т.д. Да и сам меняешься. Правда, бывает непонятно, в какую сторону. Например.
Поехали мы с Плоткиным С. однажды на природу, отдыхать от напряженной жизни. Погода в этот день выдалась самая что ни на есть подходящая для перемены обстановки: был сентябрь, моросил осенний дождик, вот-вот снег. Все было замечательно.
Приехали мы на природу, и сразу зашли в магазин. В магазине продавались сухие вина и крепленый напиток с красивым названием "Изабелла". Мы взяли эту "Изабеллу", потому что пить сухое вино в такую замечательную погоду было совершенно не интересно, а вообще не пить в такую замечательную погоду, да еще на природе, вовсе странно.
Я не знаю, из чего делают эту "Изабеллу". Я знаю только, что то, что этот напиток носит то же название, что и известный сорт винограда - просто совпадение. Конечно, если бы этот напиток назвали справедливо, "Таракановка", например, или "Рвотное крепкое", брать бы это стали, возможно, в меньших количествах, что никому не выгодно. А "Изабелла", все-таки, красиво и, опять же, женщина.
В общем, насчет будущего угощения мы не строили никаких иллюзий. Мы знали, что это такое. И все же мы (и не без удовольствия) выпили эту "Изабеллу", что в домашних нормальных условиях было для нас в то время невозможным. Природа!
Перемена обстановки - переменой, общение - общением, но загород - это загород. Всегда знаешь, что куда бы ты в этом загороде не забрался, за каждым деревом - телефонный автомат, аптека и отделение милиции. И ничего с тобой ровным счетом не произойдет. И лишнего тебе не позволят. Вот еще один пример.
Поехали мы как-то с тем же Плоткиным С. на ту же самую природу. Только было это уже не в сентябре, а в конце мая. Тепло было. Приехали мы вечером, радостные, палатку поставили, костер развели, все, как полагается. Покой и свобода. Много иллюзий. Тихо. Птички поздние щебечут. Деревья шумят. Мы пробуем ликер, изготовленный на Кубе и пахнущий вишневыми косточками. Наутро опять: птички, деревья и ликер, пахнущий вишневыми косточками. Отдыхаем изо всех сил. Устали, легли в палатку отдохнуть. Спим и слышим: кто-то вокруг палатки ходит и разговаривает. Я выглянул и глазам своим не поверил. Милиционеры! Один в форме и с ним двое в штатском.
Птички, лес шумит, в озере рыбка плещется, воздух хвоей пахнет - все, как у Левитана. И милиционер в форме с погонами сержанта, и с ним двое в штатском...
Если бы из озера вышел водяной и стал ходить вокруг палатки, а с ним двое в штатском, мы бы меньше удивились, честное слово!
В общем, познакомились мы. Плоткин С. штраф сразу заплатил, трешку, а у меня с собой денег было-то всего копеек пятьдесят. Стали протокол на меня составлять, тут же, на лоне природы. Рассердились, подумали, что я из жлобства зажал трешку, не поверили, что человек в лес без трешки пришел.
За нарушение запрета о посещении лесов в пожароопасное время года я обязался выплатить пострадавшему лесному хозяйству 10 (десять) рублей.
Милиционер свой планшет к дереву приложил и пишет, и делает вид, что не замечает жареной курицы, которая у него под носом как маятник качается. На проволоке. Это мы себе такую радость придумали: вот, мол, проснемся, а у нас на деревьях жареные куры растут. Посмотрел я на все это, и стало мне смешно и грустно.
- Дети есть? - спрашивает милиционер.
- Да, - говорю, - один ребенок.
Он в соответствующей графе протокола и записал: "один".
Я зачем-то уточнил.
- Дочь, - говорю.
Подумал, может быть, раз дочь, так отпустят? Он записал: "дочь".
- В ближайшее время, гражданин, - говорит, - ждем с вас десять рублей, за то, что трешку зажали. А теперь все, уходите, пока мы вас опять не оштрафовали за посещение леса в пожароопасное время.
- Как же, - говорим, - уходить? А за что же трешку заплатили?
- Трешка трешкой, - говорят, - а все равно уходите, а то мы вас обратно оштрафуем.
Затем они исчезли. Будто их и не было.
Только остался второй экземпляр протокола с надписью "один дочь" в графе "дети".
Да, так о чем это я? ...Да!
Мы подъезжали к нашей остановке, и это был уже не загород. Это была другая планета со своими законами и климатом. Но мы этого еще не знали.
Вот он, последний поворот. Вот уже водитель сбросил газ, вот он уже нажимает на педаль тормоза. Вот уже открывается дверь, и мы покидаем последнее, что напоминает о существовании городов-героев, и оказываемся в ином мире. По нашим легким тут же резануло крепким и свежим воздухом. По ушам - матом. Тоже крепким и свежим. Мы увидели местных. Они нас встречали. Двое, которые, видимо, родились с лицами, на которых написано "дам по морде", и с ними наш знакомый мальчик Витя.
Все иллюзии начали стремительно таять в вечернем воздухе…

Если бы не Витя, морды бы нам набили раньше, чем мы успели сказать "здравствуйте", для профилактики, я так полагаю. И действительно, как выяснилось позже, нам натурально собирались немного набить лица в этот праздничный день приезда, и набили бы, если бы Витя не пресек террористов, наложив свое авторитетное "нет" на все планируемые акции. Благодаря этому запрету мы первое время пользовались правом неприкосновенности, а затем, весьма скоро, причины для мордобития отпали сами собой. Раздражение сменило любопытство, а затем появилось даже сочувствие. За нами следило все государство, в котором мы очутились. Местные системы информации беспрестанно оповещали население о каждом часе нашей жизни, что мы едим, что пьем, во сколько, сколько и почем. Вскоре стало ясно, что мы люди, хоть и инопланетные, и ничто человеческое нам не чуждо. А потом к нам просто привыкли, так как человек может привыкнуть к чему угодно, особенно если ему при этом деваться некуда.
Помните, что было, когда начали летать в космос? Все обалдели от радости, даже пить бросили на время и стали готовиться в космонавты. А сейчас? Ну, летают. Ну, интересно. Ну, Луна. А водка подорожала…
Впрочем, я забегаю вперед.

Свирепого вида официальные лица были явно в чем-то разочарованы. Было видно, что они ожидали чего-то другого. Помнится, что когда я только вышел из автобуса, на мгновение мне показалось, что сейчас мы обнимемся и расцелуемся, но в следующее мгновение официальные лица почему-то отпрянули. Что-то для них случилось н е т о.
Вокруг было тихо и безлюдно. Мы, покинутые автобусом, сиротливо стояли на обочине. Я с сумкой и с гитарой, Майк с сумкой и без гитары, ввиду отсутствия у него таковой, и Володенька с сумкой, скрипкой, луком и колчаном со стрелами. Хорошо, что лук у него был в чехле.

Напротив таял призрак духового оркестра, мимо с нехорошим карканьем пролетели вороны, похожие на бутылки с Советским шампанским. Крики "ура" застряли в горле у официальных лиц, и они от этого постоянно сплевывали. Из-за соседнего леса высовывалась суровая рожа действительности и ухмылялась.
Но мы еще вовсю надеялись. Оркестр и крики "ура" мы Вите тут же простили, потому что банкет за чужой счет гораздо лучше пусть даже десяти оркестров и даже не духовых.

До поселка им. Ж. от остановки автобуса пешком не дойти. Только зимой пешком можно дойти. И то с риском для жизни, потому что по льду, через речку. Речка текла неподалеку, между крутых берегов. Через нее был перекинут мостик, по которому проехал наш автобус. Под мостиком плескалась лодочка с мотором. Мотор был Витин, а лодочка моих замечательных родственников, которые ждали нас с распростертыми объятиями. Вместить всех сразу лодочка не смогла.
И тут я впервые задумался. Вообще-то, кого они встречали? Отчего так удивились? И на лодочке такой маленькой приплыли отчего?
В общем, сел Витя со своими расстроенными товарищами в лодочку, запустил мотор, и скрылась лодочка за излучиной, только волны плоские застучали по деревянной пристани, на которой остались мы.
Встреча явно не удалась, и ее необходимо было повторить.

Витя повез бывших встречающих в поселок, объявив по дороге запрет на мордобитие впредь до особого распоряжения, с кем-то даже слегка поссорившись, а мы уселись на доски и призадумались. А потом решили: ничего! Подумаешь, все немного не так. Ну ошиблись в чем-то люди, с кем не бывает! Зато - банкет! Уж без банкета мы Витю живым не отпустим. Обещали банкет? Будьте любезны! Кого встречаете? Н а с! Хоть бы спасибо сказали, хоть бы цветочек какой... Ждем, мол, не дождемся, пожалуйте откушать чем Бог послал и за наш счет...
Быть банкету, решили мы, пусть хоть вот эта речка выйдет из берегов и затопит всю Вологодскую область, а банкету быть! Наконец, застрекотал мотор.
Через пять минут мы, уже не спеша, плыли по середине речки и осматривали окрестности.
- А что, Витя, - сказал я между прочим. - Банкет-то, а? По поводу встречи. Как?
Витя посмотрел на меня, и было видно, что человек удивлен.
- Банкет, банкет, - поддержал Майк. - Непременно.
- Банкет это хорошо, - сообщил Володенька.
- Да, конечно... - сказал Витя и замялся. - Но... Это... И где? Да! - Он посмотрел на часы. - Так ведь магазины закрываются! Один уже совсем закрылся, а второй вот прямо сейчас. И он далеко.
- Как?! - закричали мы громко и страшно, после чего упали в обморок. Над банкетом повисла кувалда.
И тогда Витя, оценив ситуацию, круто направил лодку к берегу. Когда лодка лихо выпрыгнула на песок, мы очнулись.
- Ладно, - сказал потрясенный Витя, - сбегаю сейчас, может быть успею... Ну, давайте.
И он подставил свою рабочую мозолистую ладонь.
- Что… давать? - спросили мы и снова почувствовали кувалду.
- Ну… это… эти. Сколько брать-то? Быстрее.
Я вспомнил свои три рубля сорок копеек.
- А что, у тебя… Того..? Нет ничего?
Витя пошарил по карманам и что-то там такое нашел. Но мало. И все посмотрели на Володеньку и на Майка.
Витя убежал. И успел. И прибежал. И принес. Банкет, правда, превращался в скромный пикник на обочине.
Все уселись в лодочку и поплыли дальше. В будущее, которое нам пока еще рисовалось в светлых тонах.
Через некоторое время кто-то крикнул:
- Земля!
И все высыпали на палубу.

* * *

3. Родственники стояли на берегу с
распростертыми объятиями...
...Северной, а потому - холодной.

Родственники стояли на берегу с распростертыми объятиями и до боли в глазах вглядывались в горизонт, не мелькнет ли желанный парус. Но парус от чего-то задерживался. И вот… Наконец! Наконец, показалась точка, которая, все увеличиваясь, начинала приобретать очертания знакомого судна.
- Наконец-то, вздохнули облегченно родственники. - Слава Богу! Наконец-то!
Но, чем ближе приближался корабль, тем все меньше становилось радостных возгласов. Скоро радовались лишь близорукие и несовершеннолетние.
И вот, когда судно подошло совсем близко, рассмотреть сумели все: над родным кораблем развевался чужой флаг!
Связанный Витя лежал на палубе с кляпом во рту.
На капитанском мостике стоял о н. Они узнали е г о и похолодели.
Рядом с н и м стояли еще двое. Из его шайки. И ухмылялись.
Дочери, которую они встречали, на корабле не было!
Несколько родственников упали в обморок. Отчего они упали в обморок? А вот от чего.

С тех пор, как я последовательно пережил детство, отрочество и юность и появился в поле зрения родственников уже совсем большим мальчиком, они совсем потеряли покой. Не помню, кто из них первый учинил панику и впал в истерику, увидев под моими ногами обломки казавшихся им нерушимыми правил движения по дороге жизни (выражаясь поэтически), но началась цепная реакция. Я никак не укладывался в их логику. Все вокруг получали высшее образование - я не получал высшего образования. Все, отчислившиеся из вуза, с п о з о р о м исчезали - я не исчезал. Всех, кого не забирали в армию тут же, забирали потом. Меня не забирали и потом. Все должны были иметь профессию, а потом хобби, - у меня, кроме хобби, ничего не было. Все вокруг должны были меня презирать, а меня не презирали. Младшее поколение родственников ввергало их, прямо-таки, в ужас. Оно должно было бы слушать их, умудренных житейским опытом и безусловно правильных и правых, а оно, это поколение, их не слушало, а слушало меня, бегущего сломя голову по пути порока, не считаясь ни с какими правилами техники безопасности и законами природы, повисающими периодически в воздухе. "Как же так? - думали родственники и решали: - Так не бывает!" И они сооружали истину из кирпичей, закаленных в их собственном воображении, которому они дали полную свободу, а воображение их оказалось богатым. И вот, я явился во всем блеске. Я был наркоманом, хиппи, членом тайной религиозной секты, алкоголиком и тунеядцем; я был отравлен ядом буржуазной пропаганды, я нарушал закон: а) уклоняясь от воинской повинности, б) воруя электромузыкальные инструменты и ударные установки, в) живя без паспорта. Я посещал нехорошие места и общался с нехорошими женщинами. И еще я был не то сионистом, не то антисемитом. На стене р я д о м с П у ш к и н ы м у меня висели портреты идолов растлевающего поп-арта, как то: Д.Леннона, П.Маккартни, Д.Харрисона, Р.Старра и п р о ч и х б и т л о в, и я на них молился.
При встречах со мной у родственников начинались приступы недержания. Они улыбались, а из ушей и ноздрей у них валил пар, а из глаз сыпались искры. Ласковые их речи сопровождались зубовным скрежетом. Так плодоносила их родственная любовь. Легенды обо мне передавались из уст в уста и вскоре распространились по всей территории Евразии. Естественно, их не избежал и поселок им. Ж.
Когда мы сошли на берег, стало ясно, что нас тут н е х о т я т. Это тут же подтвердила несовершеннолетняя родственная агентура. Да и так было видно.
Родственники нас, конечно, пригласили к себе, куда им деваться? Мы сложили свой багаж на маленькой верандочке и после пятнадцатиминутной беседы о здоровье и погоде очутились на улице.
Перед нами были открыты все дороги - иди по любой. И еще сколько-то бутылок по 3.62 (вот как давно это было!). Ни еды, ни стаканов, ни Вити. Витя быстро куда-то исчез, а где его искать, мы не имели ни малейшего понятия. Зато вокруг был простор - леса, полянки, опушки, речка с берегами. Свобода!
Пока мы брели по улице, как три пилота со сломанной летающей тарелки, нас разглядывали, я соображал, что же нам делать. Я остановился на том, что, скорее всего, придется идти в лес и строить шалаш хотя как и из чего - не имел представления.
И еще я понял, что ни за какие деньги у родственников ночевать не буду.
И мы решили: ладно, сначала выпьем, а затем уж видно будет. Не может быть, чтобы ничего не было! Так и получилось.
Что-нибудь, да придумаем! А пока - банкет! И вообще. Будем считать, что никаких родственников здесь, вообще, нет. Просто шли мимо, смотрим - деревня. Дай, думаем, зайдем. Вот и зашли.
По дороге в уединенное место мы встретили Витю. Он искал нас. Витя сообщил, что ночевать у него троим напряженно, места нет, но зато у него были с собой стаканы, и закуска, завернутая в местную газету "Вперед!". Закуска представляла из себя четыре копченых рыбки из магазина и несколько наскоро нарезанных кусков хлеба.
Банкет начался на поросшем мхом пологом склоне, у реки, под соснами.
Настроение было не совсем праздничным. Но оно улучшилось. Скоро оно совсем улучшилось. Мы даже вспомнили о цели нашего приезда - дышать воздухом, собирать грибы и играть рок-н-роллы.
Совсем веселые, мы направились к местной танцплощадке, чтобы найти завклубом и обо всем с ним договориться.

Была суббота. А по субботам на танцплощадке устраивались танцы под клубный вокально-инструментальный ансамбль "Вечерние ритмы", состоящий из местных самородков. Майк тут же придумал им новое название: "Вечерние драйвы". На площадку нас, как заезжих звезд, пропустили без билетов. Местные самородки приободрились и заиграли вовсю.
Все вокруг зашушукались. Девки захихикали.
- Борода! Хи-хи-хи.
- А у этого штаны какие, смотри, хи-хи-хи.
- А к-то это, а? А это к-то, а?
- А х... их знает!
- Хи-хи-хи.
Вскоре Майку в голову пришла здоровая идея: продолжить банкет, а то погрустнело. Мы не заставили себя долго уговаривать. Видя, что мы уходим, ВИА напрягся так, что сыграл рок-н-ролл. Завклубом мы так и не нашли.
Солнце к тому времени уже давно село. Темень опустилась, выражаясь поэтически, могильная. Витя вывел нас к реке. К тому месту, где мы высадились на берег. На этом месте обнаружилась скамеечка, напротив которой мы развели костер. Впереди в темноте плескались лодки.
Витя посидел с нами немного, а затем пожелал веселиться, как все люди, и убежал обратно на танцплощадку. Мы, наконец, остались одни.
И выпили еще немножко водки.
Затем мы доели хлеб и огляделись вокруг. И испытали восторг.
- А? - кричал я. - А? Какой воздух! Какой костер! Какая речка! Нет, я был прав! А?
- Ты был прав, Вячеслав, - говорил Майк. - Здесь в кайф! Посмотрите, какая луна над лесом на том берегу! Честное слово, я никогда не забуду этой картины!
Вы только не подумайте, что мы окончательно охренели. Нет еще. Чистый воздух, которого нет ни за каким городом, в сочетании с местной водкой давал исключительно положительный эффект. А вид окружающего пространства действительно напрягал на откровения. А при обострившемся чувстве прекрасного он затмевал все лучшие полотна Куинджи. Смотрите.
На реке лежал плотный туман, который фосфоресцировал в свете полной луны и вызывал ощущение космической глубины. Дальше.
Лес под луной на другом берегу обозначался только восковыми верхушками густых елей, все остальное сливалось с непроглядной велюровой чернотой ночи, которая подчеркивалась ярким пламенем костра. А на звезды над нами, вообще, было страшно смотреть.
- Ах! - говорили мы. - Пусть всегда будет так! Будем здесь сидеть всю ночь и испытывать обостренное чувство прекрасного! Давайте выпьем водки, чтобы оно еще больше обострилось!

Через некоторое время мы ощутили, что к чувству прекрасного примешивается еще одно чувство, которое тоже обостряется. Нам захотелось есть.
Еще через некоторое время это новое чувство обострилось настолько, что затмило собой чувство прекрасного. Луна слегка потускнела, туман начал рассеиваться, и мы вспомнили, что где-то тут, на берегу есть огород, на котором что-то растет,…
< … >
…мы бы все равно его не нашли, а если бы даже и нашли, то ни за что не вернулись бы сюда, к костру, потому как ночь, а фонари на здешних улицах не очень-то популярны. А если мы сюда не вернемся, то потеряем Витю, а если мы потеряем Витю, мы потеряем единственную надежду как-то устроиться на ночлег, а если мы потеряем единственную надежду устроиться на ночлег, то мы сильно расстроимся, а если мы сильно расстроимся, нам захочется выпить, а выпить скоро будет нечего, потому что магазин закрыт.

Майк с Володенькой вернулись с огородов не скоро, перепачканные землей с ног до головы. В этой земле они обнаружили картошку и чеснок. Картошка отправилась печься в костер, а мы присели на лавочку и выпили, чтобы вернулось подавленное чувство прекрасного, закусили чесноком.
... Мы уже не думали о завтрашнем дне. Зачем? Не было ни прошлого, ни будущего. И мы добили водку.
... Мы сидел на лавочке и кушали пионеров идеал с чесноком. К нам приходили люди. Много людей, и все разные. И со всеми мы ласково беседовали. И всем было хорошо.
Пришел Витя.
- Вот, - сказал Витя, - там за огородами есть сарай. Он немножко не достроен, потому что тот, кто его строил, отбывает сейчас срок за совершенное им уголовное преступление. Вот вернется - достроит, а пока сарай ничей, и в нем можно прекрасно жить.
Вот и хорошо. Вот все и устроилось. А мы и не боялись.
Чтобы мы не замерзли холодной северной ночью и совсем были похожи на партизан или на дезертиров, Витя принес несколько старых матросских бушлатов. Наутро Витя уезжал. Мы оставались сиротами.

Конец этого длинного дня я помню уже не так отчетливо, как хотелось бы. Как нас привели к сараю, я уже совсем не помню. Как будили Володеньку, который тихо и незаметно уснул на скамеечке - помню смутно.
Сарай этот стоял (а может быть и по сей день стоит в ожидании мемориальной доски) у подножья склона, на котором мы начали праздничный банкет. Он был окружен участком совершенно заброшенным и заросшим сорной травой. За этим участком был еще участок, а за ним - речка с неприступным камышовым берегом...
Но это я все выяснил утром. Утро - это вам не вечер! Утром светло и пить хочется. Опять я вперед забегаю...

В сарае было темнее, чем на улице, и мы сожгли не один десяток спичек прежде чем получили представление о том, где находимся.
Вообще говоря, "сарай" - это было громко сказано. Что хотел построить человек, совершивший уголовное преступление, понять было трудно. Психология преступника сложна, прав был Федор Михайлович. Для собачьей конуры строение было чуть-чуть великовато. Для дачного домика оно тоже не подходило, так как внутри было тесно, как в отделении плацкартного вагона, следующего из Жмеринки на Жмеринку через Жмеринку. (Есть такой поезд).
Сразу у входа, уже внутри домика, мы наткнулись на лесенку, ведущую на чердак, до которого было буквально рукой подать. На грязном занозном полу лежал обезображенный труп дивана, расчлененный на две части: спинку и сидение, так что два спальных места уже было. Третий мог спать на чердаке. Этим третьим оказался я.
Ради товарищей я пошел на смертельный риск, не имея еще, правда, об этом представления.
Я взял бушлат, и, собрав остатки тающего сознания влез на чердак, где было еще темнее, чем внизу. Едва мое тело приняло горизонтальное положение, сознание покинуло меня и я растворился в темноте ночи. Северной, а потому - холодной.

* * *

4. Когда я очнулся, был уже рассвет...
…Дождливой, а потому - сырой.

Когда я очнулся, был уже рассвет. Об этом говорили фиолетовые щели на крыше. Сквозь них сочился холодный утренний свет, позволивший мне быть сильно удивленным тому, что должное было случиться - не случилось. А что же должно было случиться? А случиться должно было то, что вчера или прошедшей ночью я должен был упасть вниз головой на Володеньку или на Майка, сломать себе шею или получить, в лучшем случае, нервный шок.
Оказалось, что я спал на краю пропасти. Того, что во всех домах называют потолком, здесь не было. Здесь он существовал чисто условно, в первом приближении, лишь около стен. Все остальное - большая дыра.
Я посмотрел вниз. Майк с Володенькой лежали без признаков сознательной жизни. На лице Майка покоилось невинное блаженство.
Меня колотила мелкая дрожь. Изнутри и снаружи. Язык надежно прилип к небу, мне было х о л о д н о . Ах, как мне было холодно! Как это неприятно - проснуться от дрожи в теле на чересчур свежем воздухе вдали от родного очага! Как это унизительно - мерзнуть безо всякой надежды на тепло. Никакие явления нашей родной природы не оскорбляют человеческого достоинства так, как оскорбляет холод...

На часах было что-то между пятью и шестью. Местные петухи еще не проспались.
Если бы кто-нибудь проходил мимо в тот момент, когда дверь сарая открылась, и я оказался на пороге, то он, наверняка бы решил, что в поселке им. Ж. объявился изверг рода человеческого.

Мне было холодно и плохо. Все вокруг было в ледяной росе. И я был в ледяной росе. И Майк с Володенькой были в ледяной росе, но они спали и не знали этого.
Я помнил одно: вчера у костра на берегу было тепло. Относительную реальность окружающего мира я осознавал еще не до конца, и поэтому к месту, где мы вчера старательно радовались жизни, я отправился по п р я м о й л и н и и.
Сначала я пересек заброшенный участок, густо заросший травой. Это было все равно, что переходить вброд мелкую речку, так как трава накопила изрядное количество росы, и эта роса охотно выплескивалась на мои ноги. Но мне было на это наплевать. Я качался, спотыкался, но шел, и, наверное, смахивал на выходца из свежей могилы.
Когда я оказался уже на соседнем, кем-то старательно вскопанном участке, через который лежала моя прямая, я остановился, так как почувствовал, что на мне чего-то не хватает. Что-то исчезло на мне. Я посмотрел вниз и обнаружил, что на правой ноге нет вельветового тапочка. На левой есть, а на правой нет. Удивленный, я стоял в грязи наполовину босиком. Потом я пошел назад по своим следам. Тапочек засасывала дряхлая лужа, по которой я только что прошел и которой не заметил. Мне уже было настолько холодно и сыро, что больше уже быть не могло, поэтому я смело вошел в лужу, надел тапочек и возобновил движение.

... Потом я искал сухие щепки. Сырых было много, а сухих не было вовсе. К этому времени мелкую дрожь сменила крупная, и я понял, что если сейчас не получу хоть одного градуса тепла, то мне станет настолько безразлична жизнь с ее проблемами, что я пойду и в одежде искупаюсь в речке назло кому-нибудь.
Сухих щепок я так и не нашел, но под какой-то доской обнаружились сухие опилки.
Потом я добывал огонь.
Это была битва со стихией, война с законами природы, столкновение миров.
Я работал с тупым упорством насекомого. И победил.

…………………………

В деревнях люди просыпаются рано. Они просыпаются и всей деревней выходят к реке. Я не знаю, зачем они это делают. Может быть, это зов предков: просыпаться в страшную рань и всем миром подаваться к реке?
Впрочем, в этот день могло быть и так: сначала один вышел и увидел меня, а потом уже и все остальные за ним вышли, чтобы тоже увидеть меня.
Я сидел перед костром. Босиком и почти в позе, именуемой в народе "лотосом". Ноги скрещены, руки на бедрах, голова и спина прямо, на одной линии. Может быть я даже слегка покачивался из стороны в сторону, пел "Харе Кришна" и говорил слово ОМ. А, может быть, не покачивался, не пел и не говорил - не помню. Я смотрел прямо перед собой, обратившись лицом на северо-запад, к Городу-герою, ощущая приливы то блаженства, то одухотворенности.
Мои тапочки стояли прислонившись к огню, и от них шел пар. И от джинсов шел пар. И, вообще, вокруг был сплошной горячий пар, было тепло и сыро. И голова кружилась, и поэтому я долго не мог сосредоточить внимание на лицах людей, которые появлялись недалеко от меня. Вступить с ними в контакт я тоже не мог...
А может, они и не пытались вступать со мной в контакт? Может быть, они думали: вот сидит человек, впавший в самадхи, не будем его беспокоить, а то он так там и останется, а его дома, может быть, мама ждет. Но возможно, они так и не думали, возможно, они эти самадхи в гробу видали и, может быть, они мне что-нибудь и говорили, а я просто не помню теперь, что вовсе не удивительно.
Но зато я помню появившееся лицо одного из родственников, который тоже вышел на берег, даром что приезжий, и когда он увидел меня, то чего-то испугался и сделал вид, что пришел на речку подышать свежим воздухом и помыть лицо земляничным мылом. Помывшись, он побежал домой и выдал новый шедевр: опус о том, как мы вчера напились, нам набили морды, как мы просились по дворам на ночлег, всех пустили, а меня выгнали на улицу - и так мне и надо.
И еще я помню, что появился Витя, и, увидев меня, испытал сильное удивление, решив, что я сижу здесь со вчерашнего вечера. Он ведь тоже помнил этот вчерашний вечер не так отчетливо, как ему хотелось бы.
Витя сел в лодочку, помахал всем на прощание ручкой и уплыл в Город-герой работать сварщиком. И тут я начал приходить в себя, потому что мне пришло в голову, что раз Витя уехал, то времени уже часов восемь и сижу я у костра Бог знает сколько времени. Солнце уже поднялось. Было сухо и тепло. Самое страшное осталось позади, и мне становилось весело. Правда, кружилась голова и хотелось пить, но это уже было делом поправимым.
Позднее утро - это вам не раннее утро.

Тут ко мне подошла пожилая женщина. Это была витина бабушка. В одной руке она держала алюминиевый бидон, а в другой небольшую корзинку. В корзинке была картошка, и что-то завернутое в тряпочку.
- Вот, внучек, - сказала она. - Ты бы вот покушал... И товарищам своим снеси, пусть тоже покушают. А то что же это?.. Ах, вы, бедные... Если еще картошки захотите или еще чего, пожалуйста, заходите.
И весь добрый русский народ посмотрел на меня, и мне сделалось стыдно. Ведь это же у него мы вчера воровали картошку, и, небось, истоптали весь огород. Ах, как это нехорошо получается! Вот придет она сегодня картошку копать и расстроится, или еще хуже - догадается, что это мы, ибо нет ничего тайного, что не будет явным. И больше никогда и никому не даст картошки и того, что в бидоне. Компота из малины. И того, что завернуто в тряпочку. А там что? Горячие оладьи... И оладьев никому не даст добрый русский народ.
И как это она сказала? И товарищам своим...
И тут я вспомнил о товарищах. В самом деле, а где же Володенька с Майком? Может быть, они уже проснулись, увидели, что меня нет и решили, что я ушел в лес помочиться, заблудился, и меня съел серый волк?
Я взял корзину и бидон, обулся, и поспешил к сараю.

Володенька с Майком спали, ни на миллиметр не изменив поз.
Что же это?! Пока я боролся со стихией, терпеливо сох, переживая каскад сильных ощущений, они, оказывается, и не просыпались! Вымокли в ледяной росе, высохли, и лежат, как новенькие.
- Подъем! - объявил я страшным голосом.
Хорошо иметь дело с мастером спорта по стрельбе из лука. Володенька, как только открыл глаза, сразу встал. Потом сел.
Майк из лука стрелять не умел, поэтому он повернул ко мне голову с закрытыми глазами и решил, что для начала достаточно.
- Вячеслав, - сказал он, - давай поспим. Спать хочется.
- Давай, - сказал я. - Только я лягу на твое место, а ты пойдешь на чердак. Я там уже был. Больше не буду.
- А что это у тебя в бидоне? - спросил Володенька.
- О! - сказал Володенька и надолго приложился к бидону.
Майк не выдержал, проснулся и потребовал бидон себе.
Отдавая должное витиной бабушке, мы откушали оладий, а затем констатировали, что вчера, вроде как, и напились.
Сделав надлежащие выводы, мы стали соображать, чем бы теперь заняться. Во второй половине дня нам предстояла встреча с завклубом, фамилия которого будет странной - т. Пин - и к хунте она решительно не имеет отношения.
Я предложил съездить в город У. Это тридцать - сорок минут езды на автобусе. В этом городе также жили мои родственники. Но это были родственники уже по другой линии. До них, конечно, тоже дошли произведения моих сердитых биографов, но эти родственники не шипели и не скрежетали зубами, из ноздрей у них не валил пар и из глаз не сыпались искры, и если им чего-то не нравилось, они так и говорили: нам это не нравится. Они не делали вид, что понимают все, не понимая ничего. Они не видели того, чего не было, и видели то, что видели.
И вот я сказал:
- Я не могу находиться рядом с местами, где я был счастлив когда-то, и не побывать в них. Давайте съездим в город У. Туда и обратно. А потом будем собирать грибы и договариваться с т. Пином.
Майк с Володенькой засомневались, стоит ли тащиться неизвестно куда, когда мы и так неизвестно где.
- Да это же совсем близко! - сказал я. - Это же город-памятник! Памятник русского зодчества! Или вот комедия Гоголя "Ревизор". Вы знаете, где все это происходило? Это все происходило в городе У.! А Батюшков? Поэт. Он тоже жил в городе У. И вообще, - это город, это районный центр! Это вам не село в две улицы. В городах, между прочим, население пиво пьет!
Тут Володенька с Майком заметили, что мне с этого и надо было начинать, и что раз такое дело, то чего там, можно и съездить.
Но сначала нужно было зайти к родственникам, у которых на веранде остались наши вещи.

Незамеченными нам уйти не удалось. Все родственники почему-то оказались дома.
Нас пригласили в комнаты и усадили на всеобщее обозрение. Все уселись в кружок. На лицах заиграли дипломатические улыбки. Мы смотрели друг на друга с любовью и нежностью.
- Ай-яй-яй, Вячеслав, - сказал ласково один родственник. - Ну что же вы так? Не заходите. Поужинать. Позавтракать. Вроде, не чужие.
- Ой, что вы, что вы, - сказал я бархатно. - Зачем же-с? Мы так-с. Не извольте беспокоиться. Мы вас стесним. Я ведь не один. С друзьями-с.
- Это ничего, - сказал другой родственник. - Это даже хорошо, что с друзьями, ведь человек не должен быть один. Только он должен был телеграмму об этом дать. И вообще, что едет…
- Ну, да ведь мы думали, что вас предупредили, - сказал я. - Впрочем, пустяки. Мы великолепно устроились. Тут недалеко… Дача.
- Это где дача? - насторожились родственники.
- Это недалеко. Там-то и там-то.
- А, это такая-то и такая-то?
- Да, она-с. Не извольте беспокоиться.
- Ага, ну что ж, ежели вам нравится… Конечно, дача, мы понимаем. Только отчего же так демонстративно? Нехорошо. Вроде, не чужие.
- Что вы, как можно-с? И в мыслях… Мы как вам лучше-с.
- Ну как же, - уже появились первые искры и струйки пара. - Не в лесу живем. Соседи вокруг. Подумают, что мы вас не пустили… Вы бы заходили, маячили…
- Конечно, зайдем, - сказал я. - Ведь не чужие. И вещи… Мы ведь на даче почему? Чтобы вам лучше-с. Мы о вас…
- И мы о вас…
И все дружно засветились.
Майк с Володенькой сидели с пионерскими лицами, честными, правдивыми и непорочными.
- А что грибки? - спросил я. - Растут нынче?
- Есть, есть. Маловато, правда, в этом году, но есть.
- Вот мы за грибками собираемся. Нам бы корзинку-другую…
- Конечно! Хоть десять штук. Обязательно.
- И удочки…
- И удочки! Хоть десять удочек. Вы только заходите, а то соседи…
- Как же, непременно! Вот вернемся и зайдем. Что, автобусы ходят в город У.?
- Ходят, ходят, отчего не ходить?
- Ну, мы тогда…
- Да-да, конечно…
Все кланяются.

На автобусной станции мы узнали, что автобус в город У. отправится примерно через час.
Мы перешли улицу наискосок и оказались возле магазинов. Их в поселке им. Ж. оказалось три, самых необходимых: продуктовый, промтоварный и винно-водочный. Осмотр решили начать с последнего и обнаружили в нем такое изобилие и разнообразие, что не могли прийти к общему мнению, что бы нам такое сейчас купить, чтобы поправить пошатнувшееся здоровье перед поездкой в автобусе.
В конце концов, купили яблочного, прибалтийского. В бутылках емкостью 0,5л. Яблочное было удивительно дешевым, даже по тем далеким временам, рубль с чем-то. Купили по бутылке на гражданина. Осмотр других магазинов решили отложить на потом. Майк предложил сесть посредине улицы и начать пробовать яблочное тут же, не теряя времени даром. Я категорически возражал, так как неизвестно, какие тут порядки, и вообще, зачем сидеть посредине улицы, когда вокруг лес с миллионами полянок и пеньков.
Майк сказал что-то занудстве и о том, что я слишком большое значение придаю обстановке, тем более, что речь идет о поправлении пошатнувшегося здоровья, вполне естественное дело. Однако, пошли в лес.
На полянке, вокруг небольшого холмика, который послужил нам столом, мы и расселись. Яблочное было каким-то странным, но вполне заменяло пиво, тем более и бутылки были такими же. А что касается самого пива, то здесь, как выяснилось, оно бывало лишь по поводу очень больших празднеств, в разряд которых наш приезд не попал.
Мы возлежали на холмике и смотрели по сторонам. Нас окружал сосновый лес. Стерильный воздух. Чириканье птичек. Начало солнечного дня. Весь лес был пронизан косыми полосками света. В животе весело играло яблочное. Оно располагало к дружеской беседе и радостному восприятию мира.
- А вон гриб, сказал Володенька. - Моховик.
- А вон еще гриб, сказал я. - Тоже моховик.
- А вон мухомор, - сказал Майк.
- Раз есть мухоморы, - сообщил я, - значит, есть и белые. Это народная примета.
- А какая погода!
- А как поют птички!
- Слушай, Вячеслав, - сказал Майк. - Ты уверен, что тебе хочется ехать в город У.? Зачем ехать в какой-то город У., когда и здесь неплохо? Давай лучше пойдем за грибами.
Действительно, подумал я, может быть, завтра съездим? Тем более, что воспоминания детства уже не так меня мучают. Конечно, завтра!
- Можно и за грибами пойти, - сказал я, - только жалко, что яблочное кончилось…

Я вот сейчас пишу и не могу вспомнить, когда же это мы ходили за грибами? До того, как сходили в магазин, или после? Или в промежутке между магазинами? Это, конечно, не важно, но интересно.
Мы явились к родственникам и объявили, что желаем идти за грибами, и нам бы хотелось корзинку-другую.
- Конечно, - сказали родственники, - хоть десять штук, только сейчас как раз нету ни одной. Все взяли по корзинке, а кто и по две, и уехали за реку, тоже за грибами.
В конце концов грибы мы собирали в корзинку и бидон витиной бабушки.
Но когда? Нет, решительно не помню.

В общем, лежим мы на пригорке, греемся на последнем солнышке, не обращая внимания на тучи, что над лесом сгущаются, и пробуем местный портвейн. Володенька портвейн поначалу не пил, объявив, что не желает травиться раньше времени, а пил "гымзу" из гигантской бутылки в плетеной корзиночке. Потом он немного подумал, отставил "гымзу" и потребовал себе портвейна.
Рядом на траве сумка. В ней что-то мощно позвякивает. Перед этим мы, видимо, еще попробовали яблочного, потому что направлялись к клубу с недопитым портвейном в сумке. И мы еще не догадывались, что уже сделались пьяненькими. Свежий воздух, напитки местного производства… Попробуй, рассчитай!
Т. Пина в клубе не оказалось, и мы расположились на лавочках в беседке неподалеку от клуба.
Вот сидим мы на лавочках, а вокруг нас местные подростки. Они смотрят на нас с любопытством или даже с восхищением. Затем дают Майку покататься на велосипеде, который привели под уздцы.
Когда самые смелые решили, что знакомство состоялось, и попросили закурить, мы их разочаровали, потому что в нас проснулись все самые лучшие чувства, мы любили все человечество сразу и не желали зля его детям. Дав самым крепким пару раз затянуться, мы приступили к воспитанию. Несомненно, никогда еще эти дети не слышали ничего подобного о пагубном влиянии никотина и алкоголя на детский организм. Лекторы вещали о гастритах и умственной отсталости, о язвах желудка и идиотизме, дымя при этом как две заводские трубы и прихлебывали из горлышка, передавая друг другу бутылку.

… Как мы очутились у реки? И зачем мы полезли через какую-то дурацкую лесопилку? Может быть, мы пошли помочиться и случайно вышли к реке? Нет. Зачем надо было забираться в такую даль, чтобы помочиться? Значит, мы намеренно направились к реке? Значит, намеренно. А зачем? Водички попить? Может быть, и водички попить. А может быть, купаться захотелось? Может быть, и захотелось. Правда, особой жары в воздухе не ощущалось. Ну, ладно. Вышли мы к реке и вышли.
А вот куда Володенька девался? Ведь был же. Майка у реки помню, себя помню, а Володеньки не помню. Может быть, он в магазин пошел? Или остался в беседке мою сумку сторожить? Вот чего не знаю, того не знаю, все может быть. Короче, мы с Майком вдруг оказались на берегу реки, и Володеньки с нами не было.
Берег этот, вообще говоря, был территорией не то лесопильного завода, не то еще чего-то в этом духе, в общем, промышленной зоной, но мы об этом не знали. Мы стояли на берегу и удивлялись, отчего это вся речка здесь утыкана катерами, баржами, цепями и другими железными объектами.
Небо быстро заволокло тучами, но мы были уже вне власти стихии.
- А что, Вячеслав, - сказал Майк. - Не искупаться ли нам?
Он лег наземь и попил из речки водички с промышленными отходами.
- Вода теплая.
- Можно, конечно, - сказал я. - Жалко, плавок нет.
- Вячеслав, какие плавки! Это тебе не Сочи. Никого нет!
На противоположном близком берегу стояли дома, ходили люди, жизнь шла своим чередом, но мы уже не воспринимали дальние объекты как существующие.
- Да, - сказал я, - сейчас искупаемся, а потом сохни. Или ходи с мокрыми штанами, а я не люблю…
- А зачем мочить одежду? Вячеслав, не занудствуй! Давай искупаемся!
- И то правда, - сказал я. - Как это я сразу не догадался? Зачем мочить одежду? И не плевать ли нам на всех?
- Плевать нам на всех, тем более никого нет.
- Ну, тогда давай искупаемся.
Сделавшись совсем голыми, мы начали входить в воду.
- Да! - сказал я. - Совсем забыл. Я ведь плавать не умею.
- Ничего, - сказал Майк, - научишься. Какая теплая вода! Давай поплывем к той барже.
- Давай. Только я плавать не умею. Разве что попробовать?
У баржи я оказался раньше Майка. Мы уцепились за свисавшие с нее цепи. Или это были канаты? Неважно.
- Эх! - кричал я. - Какой супер!
- А говорил, плавать не умеешь.
- А я и не умею. Это тут вода, наверное, специальная, как в море, сама держит.
- Поплыл назад!
До берега я доплыл также бодро и смело, словно всю жизнь только и делал, что плавал до баржи и обратно.
Загадка природы, этот наш организм! Сколько скрытых возможностей он в себе таит! А сколько потребностей…
Мы вышли на берег.
- Давай обсохнем, - сказал Майк.
- Да, - сказал я. - Спешить некуда.
Постояли, посохли.
- Кальсоны продай, а после бани выпей, - сказал я. - Так Суворов учил.
- Правильно учил, - согласился Майк.
- А погодка-то ничего…
- Ничего. Дождик скоро.
- Дождик - это тоже неплохо.
Тут к нам подошел мужик. Из местных. Он, видимо, решил поближе рассмотреть двух идиотов, которые стояли голыми среди бела дня на виду у всего поселка, хлопая себя по бокам и говоря "эх" и "ух".
Подойдя вплотную, он внимательно осмотрел нас со всех сторон. В лице его появилась догадка.
- А-а-а, так это вы из Города-героя? - сказал он.
- Да, это мы, - сказали мы. - Вот купаемся.
- А, ну тогда понятно, - сказал мужик и пошел обратно.
- Что-то мы долго сохнем, - сказал Майк, - давай, что ли, оботремся.
- Да, - сказал я. - По-моему, мы немного в мазуте.
- Да, похоже на то.
Мы не спеша обтерлись футболками и не спеша оделись.
До клуба шли босиком. По металлолому и колючим шишкам.
Граждане, не купайтесь в нетрезвом состоянии! От плавания разгоняется кровь с разбавленным в ней алкоголем, и алкоголь начинает форсированно действовать на организм, что впоследствии оказывается большой неожиданностью.

Следующая сцена - уже в кабинете т. Пина. В ней уже присутствует Володенька. А откуда Володенька взялся? Ведь не было же его. И в клуб мы с Майком пришли прямо от реки. Сколько неразгаданных тайн, однако, ожидает нас на жизненном пути (выражаясь поэтически)!
И еще. Чью водку мы пили с т. Пином? Нашу или его? И вообще, сколько же всего было выпито за весь этот долгий и трудный день? И когда грибы сбирали? До дождика или после? Днем или ночью?

Расставшись с т.Пином и выйдя из клуба, мы обнаружили, что поселок им. Ж. накрыт ночным мраком. Накрапывало.
Вот еще загадка: как мы дошли до сарая? Вернее, не до сарая, а до огромной ямы в виде воронки, что была недалеко от сарая? Впрочем, тут, скорее всего, заслуга Володеньки. Во-первых, зря, что ли, он мастер спорта по стрельбе из лука, во-вторых, он угостился в общей сложности меньше нас, потому как сначала держался, и в-третьих, он не купался в реке. Вот поэтому, видимо, он и нашел дорогу. По звездам ли, по тусклым ли желтым лампочкам на редких столбах... И поэтому же он не шел в обнимку с Майком и не орал с ним хором на все окрестные леса куплеты про прекрасную шестнадцатилетнюю дурным голосом и не на родном языке, и ему не казалось, что он на Марсе и пора лететь обратно на Землю.
Неизвестно, который был час, но нам не встретился ни один житель поселка. Конечно, людей можно понять. В самом деле, когда по улице идут, шатаясь, в обнимку п ь я н ы е, и орут вместо "бывали дни веселые" или, скажем, "темная ночь" что-то непонятное и совершенно не по-русски, неизвестно, что от таких можно ожидать.
Последнее, что я помню, это лежу я на дне ямы. Рядом костер горит, Майк шевелится. Володеньки нет, он к родственникам послан, грибы наши жарить. А с неба крупные капли падают. Дождик идет. Теплый и маслянистый.
А затем сознание покидает меня, и я растворяюсь в темноте ночи. Дождливой, а потому - сырой.

* * *

5. Утро следующего дня было серого цвета...
...Кто из нас был прав, так и осталось загадкой.

Утро следующего дня было серого цвета. Оно было дождливым и ветреным.
Я открыл глаза и обнаружил, что нахожусь в сарае и лежу на спинке дивана, накрытый бушлатом. Перед моим лицом стояла алюминиевая миска. Из миски на меня смотрели огурцы, вареная картошка и жареные грибы, покрытые появившимся на холоде свиным жиром.
Напротив просыпался Майк. Володенька, как спортсмен, спал на жердочке наверху.
Майк приподнялся на своем ложе, я посмотрел на него и подумал, что выгляжу, вероятно, не лучше. Я хотел об этом сказать, но не смог, отчего удивился и закрыл рот. Майк пошарил где-то за собой у стенки и извлек на свет ... почти полную бутыль "гымзы"!
- О!!! - сказал я.
- Да, - согласился Майк.
- "Гымзу" пьете? - раздался сверху голос, и Володенька спорхнул с жердочки, правда не так бодро и весело, как ему хотелось бы.
- Как это удачно вышло, что мы не выпили вчера "гымзу", - сказал я. - Однако, когда же это мы ели грибы? Что-то не помню.
- А ты и не ел, - сказал Володенька. - Ты спал.
- А как же я до сарая дошел, коли спал?
- А ты и не шел, - сказал Майк. - Тебя донесли.
- Да? .. Давайте еще попробуем "гымзы".
- Ух!
- Эх!
- Их!
- Ну, и как грибы? Вкусные получились?
- Наверное...
Я взял ледяной гриб, разжевал и с трудом проглотил.
- Ну, и как там родственники? - спросил я Володеньку.
- Нормально. Я пришел - они уже все в доску...
- Это хорошо.
- Ох!
- Эх!
- Ух!
- Однако, никогда не думал, что "гымзу" можно пить с таким кайфом.
- Вячеслав, "гымза" это очень вкусное вино на самом деле.
- Да, - сказал Володенька, - и бывает очень кстати. Жаль, что все кончилось.
- Ха! Ты представь, если бы вообще ничего не было.
- А ты помнишь, как мы вчера купались?
- Помню, очень хорошо купались. А ты помнишь, как рок-н-роллы пели?
- Помню, очень громко пели.
- Вроде как напились вчера...

По крыше стучали капли, в щелях шуршал ветер.
- Что-то стало холодать, - сообщил Володенька.
- Магазин уже открыт, - согласился я.
- Опять напьемся, - сказал Володенька. - Денег нет.
- Что, совсем нет?
- Ну, на яблочное разве что...
- Спокойно, - сказал я. - У меня же еще трешка... О, проклятье! Я же сумку в клубе оставил! А в ней трешка!
- Пойдем в клуб, да заберем, в чем проблема?
- Только сначала выпьем яблочного...
Мы вышли на улицу. Моросил дождик. С сосен срывались крупные капли.
- Экие морозцы, прости Господи, стоят, - процитировал я. - Лапочки от холода совсем свело.
- Как тут не напиться? - спросил Майк.
Тут с нами впервые поздоровались.
- Кто это? - спросил Володенька.
- Нас, похоже, уже все знают, - сказал я.
- Хо! Странно было бы нас не знать, - сказал Майк.
Показался магазин. Но мы не предчувствовали беды и даже не обратили внимания на то, что у магазина никого нет. Все стало ясно лишь тогда, когда на двери магазина обнаружился огромный замок и надпись: ПОНЕДЕЛЬНИК - ВЫХОДНОЙ.
- Вот это да! - ахнули мы. - Понедельник - выходной! Вот это порядочки! Стрелять надо за такие порядочки!
- Что же мы не прочитали раньше, что понедельник - выходной?
- А кому это могло прийти в голову?
- Смотрите: продуктовый работает, промтоварный работает, а этот, видите ли, выходной!
- Что будем делать?
- Давайте постучим, может, откроют...
- Граждане, - сказал я. - Все ясно. Сама судьба велит нам ехать в город У.
- А может быть, там тоже выходной?
- Володенька, это тебе не поселок им.Ж. с одним магазином, да и тот в понедельник выходной. Это, между прочим, районный центр. Это Город-памятник! Не могут же там быть закрытыми в с е магазины. Какой-нибудь да открыт. И ларьки там д о л ж н ы быть...

В землю смачно впивается ливень. Мы стоим под навесом у закрытых дверей клуба и громко стонем. Плохо начался этот день. Все против нас. Эй кто-нибудь! Отдайте нам наши три рубля! Нам холодно и плохо! Эй, мы пива хотим! Мы же не знали, что у вас здесь ПОНЕДЕЛЬНИК - ВЫХОДНОЙ!
Дождь и ветер. Закрытые двери. Сырая поэзия.
Я пью воду, текущую толстой струей с крыши, а Майк говорит, что она грязная, а я говорю, что она не грязная, потому что давно уже течет, и вся грязь уже стекла, попробуй, говорю, очень в кайф, а Майк говорит, сам пей свою грязную воду, как будто вчера из речки воду с мазутом не пил, пил ведь, и ничего, почти как новенький...

В город У. мы ехали в скрипящем и чавкающем автобусике. Мы ехали и уныло молчали. Мы уныло молчали и ехали. Когда проезжали мимо водочного завода, по салону прошло оживление.
- А?! - сказал я. - А вы говорите!

Приехали мы в город У., город-памятник. Вышли из автобусика.
Мне грустно вспоминать дальнейшие полдня. К исходу этих дальнейших полдня мы ходили по улицам уже из принципа, и нам давно уже было ясно, что ПОНЕДЕЛЬНИК - ВЫХОДНОЙ - это лозунг если не областного, то уж наверняка районного масштаба.
Один раз, правда, у нас появилась слабая надежда. Это когда мы увидели группу мужичков, топчущихся возле безнадежно закрытого магазина.
- Смотрите, - сказал Майк, - это не просто так.
- Народ явно что-то соображает, - согласился я.
- А давайте пойдем за ними, - предложил Майк. - Может быть, куда-нибудь да придем?
Но из этой затеи ничего не вышло. Мужички, соблюдая все правила конспирации, разошлись в разные стороны, парами и по одному.
Тогда мы подошли к магазину и постучали. В окне появилось лицо. Нам бы, наверное, открыли бы. И, может быть, даже и пожалели. Если бы мы были не мы. А кто мы такие? Не знают таких! Может быть, мы не как все люди и вовсе не за этим пришли, а за остатками вечерней выручки?
Вон, вон идите!
Проходите, не задерживайтесь!

- Все, - сказал я, - это конец. Ах, как это все сложно! Давайте теперь зайдем к моим родственникам - и на автобус.
Конечно, не хотелось появляться в местах, где я был счастлив когда-то в т а к о м виде, да что было делать... Встретили нас. Накормили. Задерживать не стали. А что нас задерживать? Трое с квадратными глазами. Говорят, что приехали на гастроли. Музыканты, мол. Артисты. Это уж точно. Особенно вон тот (Володенька) в своих кальсонах (спортивных штанах). От поезда, небось, отстал, продал штаны и теперь ходит в подштанниках, артист... И об Вячеславе, вон, что говорят. Может, и врут. А может, и нет.
Пошли мы на автовокзал, размышляя по дороге, доживем мы до завтрашнего утра или не доживем.
Ах, какой грустный день! Как холодно и сыро...
Неужели мы только позавчера приехали?
Послушайте, а, может быть, нет никакого Города-героя? Может быть есть только сарай на берегу реки, грибы в лесу и магазин, закрытый в понедельник, и этот понедельник вечный?
Наш автобусик, поскрипывая и покашливая, разинул двери, и в него полез народ с мешками и узлами.
Когда мы оказались внутри, зажатые со всех сторон спинами и грудями, выяснилось, что автобусик в поселок им. Ж. ехать раздумал, и поедет теперь в какой-то другой поселок. Этой новости почему-то никто, кроме нас, не удивился, и все преспокойно остались на своих местах, а мы едва успели продраться сквозь спины и груди и выскочить наружу. Автобусик уехал. Больше автобусов на вокзале не было.
- Женщина!!! - закричали мы в дырку в стене. - Когда же автобус в поселок им. Ж?
- А автобус в поселок им. Ж. завтра, - сказали нам из дырки. - В шесть тридцать утра, по расписанию.

Давайте снимем шляпы и побудем минуту в молчании. И давайте запомним, что понедельник - день тяжелый. Особенно он тяжел в Вологодской области.

Делать было нечего, предстояло с позором возвращаться к родственникам и проситься переночевать... Ах, как неприятно. И грустно.
- А знаете что, - сказал вдруг Володенька. - У меня есть один знакомый, он служил в армии...
- Ну и как там, в армии? - спросил я.
- В армии тяжелее. Здесь магазины хоть и закрыты, но есть. А там их и вовсе нет.
- Ага, знаю, они намазывают на хлеб сапожную ваксу и рубают...
- Нет, - сказал Володенька, - они пьют ПОМОРИН.
- Точно! - сказал Майк. - Я тоже слышал об этом. Говорят, в кайф. Только его разбавлять надо... Володенька, ты гигант!
- Послушайте, - сказал я, - ну какой может быть кайф от поморина?
- Ну... наверное, в нем спирт есть, - сказал Володенька. - Мой знакомый сам пробовал.
- Все пошли за поморином, - сказал Майк. - хуже не будет.
Чего только не сделаешь в понедельник - выходной! Можно даже купить тюбик поморина. И бутылку воды боржоми. Потом подумать и купить граненый стакан. И магазины оказываются открытыми, и торгуют они вовсю поморинами, боржомами, гранеными стаканами...

- И где же мы будем... зубы чистить? - спросил Володенька.
Майк опять предложил сесть тут же, посередине улицы, и начать разбавлять, не теряя времени даром.
- Нет, - сказал я. - Есть тут одно место, где я тоже был счастлив когда-то. Это парк сказочной красоты. Я играл в нем в прятки и в войну. А еще там течет речка. Она чистая и прозрачная. В ней я умывался по утрам. В ней даже щуки водятся.
И мы пошли в парк. А парк этот находился рядом с т е м домом, где нам предстояло ночевать... Нет, это грустный день!
Вот он, парк. А вот и танцплощадка.
Эх, прошу прощения, граждане. Я сейчас, пожалуй, поударяюсь в воспоминания и вернусь в шестидесятые годы ХХ века. Именно тогда я и был здесь в последний раз. Беззаботная жизнь десятилетнего человека, любящие родственники, новые игрушки. Ночлег - на сеновале. Прохладно и темно. Одуряющий запах сена. Лежишь и слышишь все, что происходит вот на этой танцплощадке. Каждый вечер: "Жил в горах целый век человеееек!", "О, Марко-марко-марко По-лоооооо!", "Вечером эээхо зааа ре-коооою!", "Мааа бэби дуу ми хэнки пээнки!", "А ты люби ееооо, свою девчооонку!", "Селене ене ап!", "Ооопять от меня сбежалааа последняя электричка!", "Загадал мне попугай...", "Е.Е.Е-е. Е!"
Или кто-то на аккордеоне наяривает. Или на саксе под аккордеон с барабанами. Бит!
И парни в клешах с цепочками шейк л о м а ю т .
И я лежу на сеновале, слушаю и мечтаю скорее вырасти, надеть штаны с клешами и с цепочками и пойти л о м а т ь шейк. И я боюсь, что может случиться так, что, когда я вырасту, шейк ломать уже не будут, не будут продавать сигарет с фильтром, запретят штаны с цепочками, и мне будет ужасно обидно, что я не успел попасть в это золотое время...
И вот нам предстояло ночевать (если еще пустят) на этом самом сеновале с неубитым чувством похмелья, потому что из этого поморина ни хрена не выйдет, а родственники будут смотреть на меня и думать, что нет у меня ничего святого, раз я являюсь сюда вот так, с хаером, с квадратными глазами, неизвестно откуда и неизвестно с кем...
Кстати, как выяснилось немного позже, я оказался прав, предположив, что родственник, который мылся у реки земляничным мылом, помчался домой и соорудил очередное повествование, раскрывающее тайный смысл нашего приезда в поселок им. Ж. Вытершись полотенцем, он отправился в город У., где и изложил свою версию местным родственникам. Ну, а затем появились мы, живое доказательство его выводов.

………………………….

- Это и есть твой парк сказочной красоты? - спросил Майк и поддел ногой ржавую консервную банку.
- Сказка погребена под плевками и мусором, - сказал я. - Атомный век.
- А где речка со щуками? - спросил Володенька.
- А вон за теми кустиками в конце аллеи, - сказал я. - На ее берегу мы и отдохнем. Кстати, боржоми можно было и не покупать. Вода там чистая, так что...
Мы остановились.
Между знакомыми берегами текла незнакомая жидкость кирпичного цвета. Она чавкала, хлюпала и пахла дерьмом.
- Все назад! - сказал я. - Проклятое время. Калиюга, одним словом.
- Хорошо бы не выражаться, - попросил Володенька.
- Давайте будем трескать поморин, - сказал Майк. - Хоть вон на той скамеечке.
Мы присели на скамеечку, увешанную выплюнутыми беломорными окурками.
- Давай, начинай, - сказали мы Володеньке, - сам предложил, сам и начинай.
Володенька взял тюбик и повертел его в руках.
- А что сначала делать? - спросил он. - Поморин выдавливать или боржоми наливать?
Посоветовались и решили, что сначала, наверное, будем боржоми наливать, а потом поморин выдавливать. А размешать все можно веточкой барбариса. Куст растет рядом.
Так и сделали. Налили в стакан шипящего и негодующего боржоми, выдавили длинную колбаску белоснежного поморина. Размешали веточкой барбариса...
Смесь сердито зашипела, запузырилась и подалась через край. То, что оказалось в стакане, внешне было похоже на молочный коктейль, какие готовят в кафе "Мороженое". Но - и только. Когда я с усилием воли сделал один глоток, тут же понял, что пить этого больше не буду. Хоть буду умирать от похмельного синдрома. Главным отталкивающим фактором было абсолютное несоответствие между внешним видом коктейля и его, выражаясь поэтически, внутренним содержанием. Это было гадостью солено-сладкого вкуса с запахом ментола.
- Я этого пить не буду, - заявил я. - И вам не советую. Мы еще не в армии. Давайте лучше боржоми попьем.
Но Майк с Володенькой некоторое время не сдавались. Володеньке некуда было деваться, сам предложил, а Майку хотелось любой ценой добыть хоть грамм бодрости духа, и они выпили не то по три четверти стакана, не то по полстакана. Расплевались. Затем мы дружно допили остатки боржоми, сели на лавочку и взгрустнули.
- А вроде как и полегчало, - сказал Майк.
- Блажен, кто верует, - сказал я.
- Нет, натурально полегчало! Володенька, а тебе?
- Да нет, - сказал Володенька, прислушиваясь к организму. - Вроде, нет. Хотя, может быть, и да...
Как странен человек! Я вдруг с удивлением обнаружил, что скучаю по нашему сараю. Прямо как по родному дому!
И дернуло меня потащить всех в город У.! Как хорошо в поселке им. Ж! Уютный сарай, теплые бушлаты. Милые родственники. Магазин один. Все понятно. Закрыт, значит закрыт. Понедельник - значит выходной...
Ночевать, нас, конечно, пустили. Устроили на сеновале.
У Майка ночью, видимо, открылись экстраспособности, потому что он узрел мой призрак, шатающийся по сеновалу. Утром он снова стал нормальным человеком и долго меня уверял, что это был я в натуре, и у меня, вероятно, был приступ сомнамбулизма. А я его уверял, что нигде ночью не шатался и в какой позе уснул, в такой и проснулся. Кто из нас был прав, так и осталось загадкой...

* * *

6. Когда мы проснулись, был уже вторник.
...Равенство и братство.

Когда мы проснулись, был уже вторник. А вторник - он и в Африке не понедельник.
Сели мы, бодрые и веселые, в автобусик, сели в него в шесть часов тридцать минут утра и приехали на нем в поселок им. Ж.
Новый день был многообещающим. После обеда должны были приехать Плоткин С. с Толиком, если они, конечно, не передумали. С ними должна была приехать дочь родственников, которую они ждали в день н а ш е г о приезда. Кроме того, вечером нам предстояло выступать на местной танцплощадке, и за это т. Пин обещал нам что-то такое заплатить.
Мы сходили в клуб, благополучно получили мою сумму и... Нетрудно догадаться, где мы очутились через десять минут.
О, да! Вторник - это вам не понедельник с поморином!
Заодно выяснилось, что в магазине принимают бутылки. Любые и без очереди. Через это мы поимели небольшую сумму, которая охотно потратилась тут же, не отходя от кассы.
В общем, взбодрились мы…Заодно провели, выражаясь поэтически, производственное совещание.
Слушали и постановили: по случаю приезда товарищей устроить традиционный банкет. За их счет.
Когда говорили про банкет, я вдруг заметил, что нет во мне былого энтузиазма, и радости новизны тоже. И у аудитории я не заметил ни того, ни другого, ни былого энтузиазма, ни радости новизны. Да, не те мы стали, не те, что были прежде.
Как сурово обходится с нами жизнь! Как она не любит слабых и не щадит бестолковых! Как она капризна и прекрасна! Как она нахальна и удивительна! И все это - выражаясь поэтически!
Совещание затянулось. Мы уже сделались настолько бодры, что это могло быть заметно со стороны. Но это никого не волновало, ни нас, ни тех, кому это могло быть заметно...
Отчего-то нам сделалось грустно. Это была бодрая грусть. Или нет, это была грустная бодрость.
Вот едут Плоткин С. и Толик. Комнатные растения! Они и не знают, что мы прожили здесь большую и трудную жизнь. Такую большую и трудную, что теперь нам грустно, несмотря на бодрость, но несмотря на грусть, мы все же бодры.
Самое тяжкое мы уже отстрадали. И за себя и за того парня, как сказал поэт, у которого что-то случилось с памятью. Товарищи наши едут в обжитое гнездо. Да и дочь родственников с ними. Стало быть, сегодня вечером наступит мир, будут уничтожены границы государств, и наступит равенство и братство...

читать Часть 2